От смешного до грустного… один шаг

Возвращаясь мысленно в 1960–1970-е годы, когда я работала в журнале «Советская эстрада и цирк», вспоминаю бессменного члена нашей редколлегии — Юрия Никулина, артиста цирка, — молодого, энергичного, остроумного. Редакция журнала «жила» тогда в здании цирка на Цветном бульваре на втором этаже, и мы волей-неволей находились в самой гуще всех цирковых событий.

В дни школьных каникул на арене шли веселые представления, участниками которых непременно были Никулин и Шуйдин. Юрий Владимирович обожал детвору и играл для нее с удовольствием. Играл на «полную катушку», а не в «полноги», как принято говорить у артистов. Он придерживался заповеди: «Для детей надо играть так же, как и для взрослых, только еще лучше».

У меня до сих пор перед глазами его Карабас-Барабас в одной из новогодних программ. Сам спектакль забылся, а вот никулинский Карабас помнится до сих пор. Умопомрачительный наряд, в котором он выступал, был придуман им самим. Представьте себе картину: он появляется перед публикой в женском розовом трико. Помните, были такие — китайского производства с начесом и этикеткой «Дружба». Вот в таких и был Карабас-Барабас. А физиономия у него при этом была свирепой, и весь он был в татуировках, которые, кстати, Никулин рисовал сам. На боку у него висела огромная сабля. Он старался всячески устрашить детвору, но она почему-то совсем не боялась, а, наоборот, во-всю хохотала. Не оставались равнодушными и взрослые.

Артист явно работал на детей, но реагировали и взрослые, потому что все мы всю жизнь остаемся в известной мере детьми. Видимо, энергетика добра, исходящая от Никулина — человека и актера, — была настолько сильной, что невольно передавалась всем без исключения.

А дети реагировали на нее со свойственной им непосредственностью. Никулин — Карабас-Барабас пришелся им по душе. Они восторженно встречали каждое его появление и вместе с ним совершали увлекательное путешествие в мир сказок.

В моем журналистском блокноте сохранилась запись тогдашней беседы с Юрием Владимировичем на тему «Цирк и дети».

– Я получаю удовольствие от своего героя, — поделился он. — По ходу действия сам придумываю веселые реплики, всякие «хохмы» и от души веселюсь с моими юными зрителями. Особенно радует, когда они реагируют так, как мне хотелось бы. Добиться этого бывает не так-то просто. Ведь дети улавливают малейшую фальшь и наигранность. Их обмануть невозможно. С ними надо быть предельно искренним и открытым, играть на полном серьезе, а не притворяться веселым.

– А как, по-вашему, почему дети из всех искусств больше всего любят цирк? — спросила я.

– Потому что он немногословен. Речь требует мышления, способного к абстрагированию, а у ребенка оно развито еще недостаточно. Чтобы понять, он должен прежде всего увидеть, ощутить, почувствовать. Неслучайно существует поговорка: «Кто обжегся на молоке, дует на воду». Познание жизни опытным путем — самое надежное. Жесты, мимика, движения, краски — специфический язык цирка — понятен детям лучше всего. От артиста здесь требуется огромное мастерство, чтобы довести до них всю мысль с помощью пантомимы.

***

Таким мастерством наивный бессребреник Юрий Никулин обладал в полной мере и этим запомнился моему поколению.

Солдат двух войн — белофинской и Великой Отечественной, — он знал и ценил людей, трогательно относился к детям и вообще любил жизнь. Он получал мешки писем. Частенько, приходя на заседание редколлегии, читал их вслух всем нам. Почему-то в памяти «осело» одно из них. «Дорогой товарищ Никулин! Я сказал своему другу, что вы лучший артист на свете, а он сказал, что лучший — Райкин. Я его избил. Поэтому нахожусь сейчас в исправительно-трудовой колонии. Прошу прислать мне немного денег на курево».

Были письма с приглашением приехать, погостить, отдохнуть. Другие, наоборот, предлагали те или иные услуги. Сейчас ругаю себя за то, что не запоминала репризы, хохмы, забавные случаи, которые бывали на наших «капустниках»-заседаниях. Ведь Ардов, Благов, Богословский, Поляков, Утесов и Никулин совершенно серьезно состязались в острословии. Хотя… Вспоминаю хохму, рассказанную Никулиным. Куда-то кого-то надо было устроить, и Моргунов (один из знаменитой тройки Никулин–Моргунов–Вицин — Балбес–Бывалый–Трус) позвонил какому-то чиновнику и серьезно сказал: «К вам приедет внучка пионера Павлика Морозова. Помогите ей, пожалуйста». Не уловив всего идиотизма сказанного, а услышав лишь магическое имя, чиновник обещал помочь.

Вообще с Евгением Моргуновым происходили всяческие казусы. Однажды Никулин со смехом рассказал о другом забавном случае. Снимали фильм «Самогонщики». Моргунов с аппетитом ел бутерброды и незаметно вместе с ними съел и наклеенные усы. Начались съемки, а усов нет. В панике помчались за новыми…

Со мной тоже однажды произошел забавный случай, в котором главную роль сыграл Юрий Никулин. Шла очередная редколлегия и, как всегда, было весело и интересно. Но на этот раз мне было не до веселья. Я опаздывала на свидание. Мой поклонник пригласил меня в Театр на Малой Бронной и ждал в условленном месте — возле театра.

Я сидела как на иголках, с нетерпением ожидая окончания «говорильни», которой не видно было конца. Юрий Владимирович заметил мое ерзание и спросил: «Ты что, в туалет хочешь?» Я шепнула ему на ушко, что опаздываю на свидание в театр. Он понимающе подмигнул и тоже шепнул: «Не волнуйся, успеешь. У меня новая машина, домчу, как королеву». И тут же сам стал «закруглять» заседание редколлегии.

Вся взмыленная, я вскочила в никулинскую машину. Он только недавно привез ее из-за границы, где был на гастролях, и очень гордился ею. Во весь опор мы помчались на Бронную. Подъехали за несколько минут до начала спектакля. Возле входа в театр было полно народа — не то, что сейчас. Когда из машины вылез Никулин, все, как по команде, кто взглядом, кто бегом устремились к нему. А он, солидно обойдя свой шикарный лимузин, подошел к дверце, распахнул ее и громко, своим характерным никулинским голосом изрек, обращаясь к толпе: «Дорогу моей королеве!»

Всклокоченная, возбужденная и совсем без королевского лоска, я вылезла из машины. Публика была явно разочарована. А Никулин подмигнул мне и шепнул: «Не тушуйся! И привет, до следующей редколлегии». Я осталась среди ошарашенной толпы и перед не менее обескураженным поклонником.

Кстати, когда мы ехали в машине, Никулин рассказал мне анекдот:

– Мама, купи мне обезьяну, — просит дочка.

– Но чем мы будем ее кормить? — отвечает мама. — Ей ведь особая еда требуется.

– А ты купи обезьянку в зоопарке. Там ведь написано: «Кормить обезьян строго запрещается!»

Я не осталась в долгу и выдала ему свой любимый анекдот тоже о братьях наших меньших, и он пришелся Никулину по душе.

Встречаются два соседа на лестничной площадке:

– Слушай, почему у тебя так орет кот?

– А я его мою.

– Ну и что? Я своего тоже мою.

– А я своего еще и выжимаю.

Потом, встречаясь за кулисами цирка, Юрий Владимирович обычно подмигивал и говорил:

– Ну что — выжимаешь?

Он знал, что я неравнодушна к кошкам, и ему это явно нравилось.

Как-то разговаривая с ним до начала редколлегии, я со свойственной молодости непосредственностью спросила:

– Вот вы играли в фильмах серьезные роли — «Чучело», «Ко мне, Мухтар!», «Когда деревья были большими», а вас все равно воспринимают как любителя выпить, опохмелиться, а песня «А нам все равно…» стала чуть ли не гимном.

И знаете, что он ответил?

– Я ассоциирую себя с народом. Если нравлюсь ему таким, то пусть будет так. Если в таком образе я ему ближе и понятнее — я не в обиде.

И рассказал случай:

– Как-то я навещал могилу друга. Навстречу шли люди с похорон. И вдруг увидели меня. Скорбные лица просветлели. Некоторые стали подталкивать друг друга локтями, подмигивать, перешептываться. И улыбаться. И я ощутил свою силу — вселять в людей, даже скорбящих и опечаленных, если не веселье, то какой-то оптимизм, тягу к жизни, добру и свету.

Да, Юрий Никулин всегда будет отождествляться у нас с улыбкой, веселыми анекдотами и открытостью со всеми и во всем. Есть люди, которые входят в память надолго, а иногда и навсегда, — таков Юрий Владимирович Никулин — волшебник нашего времени, человек, гражданин, артист.