ПО СЛЕДАМ МОШЕ-РАБЕЙНУ

В центре Синайского полуострова возвышается гора, называемая в русской топонимике Синай, на иврите — Хар-Моше, а по-арабски — Джабр-аль-Муса, то есть гора Моше (2250 м). По преданию, именно на ней Моше общался с Г-дом, именно оттуда со скрижалями Завета он спустился к ожидавшим его в долине евреям...

Как-то утром мы увидели объявление, что через пару дней возможна экскурсии на Хар-Моше, и записались на нее. Но, совершенно неожиданно, в день записи, нас разыскал на пляже устроитель и сообщил, что экскурсия состоится сегодня же ночью, машина заедет за нами в одиннадцать вечера, а восход солнца мы встретим на горе. Ну что же, ночью — так ночью, по крайней мере, не жарко. «Оденьтесь потеплее, — предупредил парень, — ночью там очень холодно». Ничего, кроме как по паре маек у нас с собой не было, не знали, хватит ли, и, на всякий случай, прихватили из отеля большие махровые полотенца. Организатор встретил нас у ворот в назначенное время. Он выдал нам пару электрических фонариков и две картонные коробки с сухим пайком, поскольку возвратиться нам предстояло лишь назавтра к полудню, когда завтрак закончится. В половине двенадцатого подъехал минибус, где уже было 11 экскурсантов, и мы поехали в ночь и неизвестность.

Дорогой длинною (120 км) да ночью лунною проехали мы по горным дорогам от гостиницы до центра Синая — поселка Катарина. Почти все время ехали среди какого-то безжизненного лунного пейзажа. Иногда попадались места, где песок лежал в ложбинах каменных гор. Песок светло-бежевый, почти белый, и при лунном освещении — полная иллюзия снега. На пути были несколько КПП, где очень строго проверяли документы, а в одном месте даже переписали все данные паспортов. По-моему, это один из способов борьбы с безработицей в Египте — плодить дорожную полицию. Благодаря этим проверкам выяснилось, что, кроме нас — двух израильтян, в автобусе находятся представители Японии, Австрии, Германии и Палестинской автономии, все — пацаны и девчонки...

Мы полагали, что машина довезет нас до вершины священной горы, и там мы дождемся рассвета, распевая пионерские песни, устроив, если удастся найти горючее на каменной горе, пионерский костер...

В Катарине шофер высадил нас на какой-то безлюдной площадке, выделявшейся светлым пятном в кромешной тьме, куда, обогнав нас, минутой раньше прибыл еще один такой же минибус, и сказал, чтобы мы вернулись к половине десятого утра.

Что делать дальше, было непонятно: темень, два часа ночи, куда идти? Мы слышали, что где-то здесь должен быть монастырь Санта-Катарина и пошли, движимые стадным инстинктом, вместе со всеми прибывшими. Метров через двести нас окружила толпа местных бедуинов, наперебой предлагавших свои услуги в качестве проводников. Мы договорились за 20 лир с одним, говорившим на иврите, по имени Ахмад. Проводник предупредил нас, что до вершины горы придется идти часа два с половиной — три, и повел по широкой утоптанной тропе, поднимавшейся серпантином в гору. В лунном свете промелькнули стена и ворота монастыря, а потом мы пересекли какой-то двор, видимо, караван-сарая, потому что там было множество верблюдов с погонщиками, наперебой уговаривавшими нас сесть на «корабль пустыни», дорога, мол, тяжелая, лучше ехать, чем идти пешком. Но мы шли, а точнее, бежали за нашим Ахмадом. Верблюжатники же всю дорогу непрерывно следовали за нами, мешая идти и настырно предлагая свои услуги при каждом обгоне. Когда тропа оказывалась в тени горы, приходилось освещать себе дорогу фонариками. Обувь на нас была не очень подходящая для такого похода: жена — в легкомысленных босоножках, а я — в новых, не разношенных сандалетах.

Почти два часа шли мы таким образом в полутьме по горной тропе. Было полнолуние, и луна, освещая путь, стояла высоко. Подъемы становились все круче и круче, а сужающаяся тропа — каменистей. Наконец, недалеко уже от вершины, я заметил, что жена скисает, и мы решили прекратить подъем — в конце концов, здесь, кроме нас, практически не было людей пожилого возраста, да и на подвиги Моше мы не претендовали. Ахмад объяснил, что самый последний подъем — это 50 ступенек, как он показал руками, высотой сантиметров 60-70, и что для жены в ее обуви, если она и залезет на них, спуститься потом будет проблемой. Правда, — объяснил он, — есть еще и обходная тропа, но по ней идти гораздо дальше. Зная по иерусалимскому опыту, как моя жена спускается даже по обычным ступеням, я рассчитался с Ахмадом и отпустил его, а он помчался вниз, надеясь провернуть до рассвета еще один тур. Мы прошли по последнему его указанию еще с полкилометра вперед и там увидели «киоск» — маленькую чайхану, где выпили по два стакана прекрасно заваренного чая. К этому времени наступила полная темнота, луна зашла за Хар-Моше, хозяин чайханы собрался молиться, и мы покинули «киоск». В течение получаса, что мы просидели в чайхане, мимо нас густыми толпами валил народ, шли цепочки верблюдов с седоками, публика была, в основном, молодая, но иногда попадались и пожилые люди, и дети. Шли большие туристские группы: французы, итальянцы, немцы, немцы, немцы, скандинавы, китайцы, японцы... Вот что такое настоящее паломничество! Среди них шествовали бедуины-гиды и верблюжатники в своих длинных одеждах и куфиях, словно сошедшие с библейских гравюр Доре...

Уйдя из «киоска», мы расположились было на камне у тропы, укрывшись полотенцами, поскольку сильно похолодало. Небо на востоке, напротив Хар-Моше, начало отдавать бледной зеленью. Мимо нас прошла группа индусов, кажется, последняя за эту ночь, они блямкали какими-то ударными инструментами и пели... Далеко внизу начала просматриваться плоская долина, где, видимо, когда-то предки наши дожидались решения своей участи, пока Моше на горе общался с Большим Начальством. На вершине непрерывно вспыхивали блицы счастливчиков-фотографов, сумевших завершить восхождение. И нам вдруг стало стыдно, и мы, отдохнувши, решились все-таки дойти до цели. Через пятнадцать минут перед нами возникла гигантская лестница — Ахмад сказал правду! И медленно, нередко опускаясь на колени, мы стали карабкаться вверх по огромным ступеням... Я думаю, подъем занял не более пяти-семи минут, но казалось, что не будет конца ему. И вот, наконец, мы наверху, среди сотен других паломников! В это время позади послышались песнопения индусов, поднявшихся по противоположному склону, по серпантинной тропе.

В половине седьмого, вдоволь нащелкавшись фотоаппаратом и на восток — к рассвету, и на запад — к красно-золотым скалам Хар-Моше, единственной выделявшейся этим невероятным цветом на фоне остальных гор, мы пошли обратно. Не торопясь, часа три, спускались скалистыми тропами, и только утром разглядели, где нас черти носили ночью.

Дошли до монастыря, он на самом деле гораздо дальше от поселка, чем показалось во тьме (ну и гнал же нас Ахмад!). Монастырь, как выяснилось, православный, греческий, находится в узком ущелье, прилепившись к почти отвесной горной стене. По преданию, основан на том месте, где уже 3300 лет растет тот самый колючий куст («неопалимая купина»), из которого, охваченного Б-жественным пламенем, Г-дь призвал Моше…

На противоположной горе, также очень крутой, есть несколько скитов. Снизу видны одинокие хижины с крестами, как бы висящие над обрывом. Там, вероятно, есть вода, поскольку видна растительность. Мы наблюдали, как кто-то поднимался к скиту по вырубленным в скале ступенькам. Солнце, наконец, вылезло из-за горы, и в ущелье сразу стало невероятно жарко, и мы поняли, что ночной поход на Хар-Моше, наверно, единственно возможный.

Ближе к поселку стоят палатки торговцев, где продают всякий туристский хлам. Бедуины все так же пристают с предложением поездки наверх, на верблюдах… Нас обступила толпа бедуинских детей, предлагавших купить какие-то камушки и просто просящих «эссен». Немцев здесь, видимо, болтается столько, что к любому белому человеку обращаются по-немецки. Сердобольная жена отдала им один из наших пайков, а мы, сидя на камушках, кое-как сжевали второй. Дошли до площади, на которую нас десантировали ночью, теперь она была плотно заставлена несколькими десятками автобусов. Разыскали нашу «Тойоту», шофер спал, закутавшись в одеяло. Появился наш спутник, японец, он разбудил шофера, мы сели внутрь машины, шофер включил кондиционер, и примерно через час, когда вся компания вернулась, поехали вниз, к морю.

На обратном пути запомнился отрезок дороги длиной километров 10-15, проходящий по плоскогорью, где видны следы деятельности природы по выветриванию и разрушению гор. Я бы назвал это место природным генератором художественно-архитектурных форм. Там есть идеально правильные пирамиды — не их ли египтяне взяли за образец? Множество всевозможных скульптур, не надо даже большой фантазии, чтобы узнать в камнях тех или иных животных, немало скал, напоминающих сфинксов. Попадаются выветренные камни, похожие на резные фризы индийских и юго-восточно-азиатских храмов. И поразительные цвета гор: от золотистого и зеленоватого до глубоко черного, и почти белый песок, напоминающий снег. А из живого — только редкие кустики, что-то вроде верблюжьей колючки, и на ней пасутся бедуинские верблюды и козы.

Вернувшись в гостиницу, мы рухнули в постель…