ЗАЛОЖНИК СУДЬБЫ

Все поэты Серебряного века так или иначе столкнулись с жестоким временем. Осип Мандельштам был разорван в клочья «веком-волкодавом». Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году - и столетья Окружают меня огнем. Мандельштам предчувствовал свое печальное будущее: бесприютность, нищету, гонения, аресты, легкое безумие и, наконец, смерть в лагерной бане, после чего его труп был брошен в общую яму погибших в сталинском ГУЛАГе. Сам он иронизировал: Это какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова - Как ее ни навертывай, Криво звучит, а не прямо. Мало в нем было линейного, Нрава он был не лилейного, И потому эта улица, Или, верней, эта яма Так и зовется по имени Этого Мандельштама. Тем не менее «место Мандельштама как одного из самых выдающихся поэтов нашего времени, прочно и общепринято, - отмечал маститый критик Дмитрий Широкий. - Высокое искусство слова, своеобразное соединение «с высоким косноязычием», дают его стихам очарование единственное и исключительное». Анна Ахматова говорила: «Мы знаем истоки Пушкина и Блока, но кто укажет, откуда донеслась эта новая божественная гармония, которую называют стихами Мандельштама». Марина Цветаева: «Люблю Мандельштама с его путанной, слабой, хаотической мыслью... и неизменной магией каждой строчки». Как выглядел Мандельштам? «Тоненький, щуплый, с узкой головой на длинной шее, с волосами, похожими на пух, с острым носиком и сияющими глазами, он ходил на цыпочках и напоминал задорного петуха. Появлялся неожиданно, с хохотом рассказывал о новой свалившейся на него беде, потом замолкал, вскакивал и таинственно шептал: «Я написал новые стихи». Закидывал голову, выставлял вперед острый подбородок, закрывал глаза... и раздавался его удивительный голос, высокий и взволнованный, его протяжное пение, похожее на заклинание или молитву...» (Константин Мочульский). К интенсивному литературному творчеству Осип Мандельштам обратился в Париже, где он учился в Сорбонне, в 1905-1908 годах, когда в моду входил модернизм. Первая подборка стихов появилась в сентябрьском номере журнала «Аполлон» в 1910 году. Сергей Маковский оставил воспоминания о том, как в конце 1909 года в редакции «Аполлона» появилась немолодая, довольно полная дама, «ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати, - видимо конфузился и льнул к ней вплотную, как маленький, чуть ли не держался за ручку». Вошедшая дама представила юношу: - Мой сын. Из-за него я к вам. Надо же знать, наконец, как быть с ним. У нас торговое дело, кожей торгуем. А он все стихи да стихи! В его лета пора помогать родителям... Так вот, господин редактор, - мы люди простые, небогатые, сделайте одолжение - скажите, скажите прямо: талант или нет?! Как скажете, так и будет... Смешной эпизод, не правда ли? Конечно, талант - и какой огромный! Осип Мандельштам на раннем этапе - легкий и светозарный («За радость тихую дышать и жить, /Кого, скажите, мне благодарить?..») И его причислили к символистам. Но вскоре он приобщился к другому литературному течению - акмеизму. В 1913 году на свои кровные деньги Мандельштам издал первый сборник стихов «Камень» (тиражом 300 экземпляров). Примечательно, что в нем символизм и акмеизм спокойно соседствовали. «Поэзия Мандельштама, - отмечал Владислав Ходасевич, - танец вещей, являющихся в самых причудливых сочетаниях». Эти «причудливые сочетания» у Мандельштама все время менялись, менялась и интонация, ибо менялся сам поэт. Мандельштам перенял тютчевскую лирическую манеру с ее возвышенным тоном и ораторским пафосом. Постепенно сложился тот торжественный и монументальный стиль, который характерен для зрелой поэзии Мандельштама. «Ледяной пафос», как выразился Михаил Кузмин. Все меньше в стихах Мандельштама остается лирики, все более проступает история, но не статичная, а живая, вся в движении и перестановках: Все перепуталось, и некому сказать, Что, постепенно холодея, Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. Отношение Мандельштама к революции? «Уходящий державный мир вызывает у поэта сложное переплетение чувств, - писал Сергей Аверинцев. - Это и ужас, почти физический. Это и торжественность... И третье, самое неожиданное, - жалость...» Я бы выделил еще одно состояние: растерянность. В молодой советской республике Мандельштам так и не смог найти своего места, не смог приспособиться к тоталитарному порядку. «Я должен жить, дыша и большевея...», - уговаривал он себя в ссылке в Воронеже в 1935 году, но он не мог «большеветь», подыгрывать властям, как Демьян Бедный и Маяковский. Некая черта «не от мира сего» губила Осипа Эмильевича. Из воспоминаний Ходасевича: «...Пирожное - роскошь военного коммунизма, погибель Осипа Мандельштама, который тратил на них все, что имел. На пирожные он выменивал хлеб, муку, пшено, масло, табак - весь состав своего пайка, за исключением сахара, сахар он оставлял себе... Не любить его было невозможно, и он этим пользовался с упорством маленького тирана, то и дело заставлявшего друзей расхлебывать его бесчисленные неприятности...» Однако при этом поэт много работал. Написал статьи «Слово и культура», «Гуманизм и современность», в 1922 году выпустил книгу Tristia, о которой критик Николай Пунин отозвался так: «... очень пышный и торжественный сборник, но это не барокко, а как бы ночь формы...» А потом наступили новые времена. Слом старых, уже не лирических, а политических форм. Век мой, зверь мой, кто сумеет Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки?.. Во второй половине 20-х годов Осип Мандельштам во власти прозы (вся проза у него - речевая игра), он пишет «Шум времени», «Египетскую марку», «Путешествие в Армению», «Четвертую прозу». Последняя вещь - это крик Мандельштама, затравленного и загнанного в угол: «Я срываю с себя литературную шубу и топчу ее ногами. Я в одном пиджачке в 30-градусный мороз три раза пробегу по бульварным кольцам Москвы. Я убегу из желтой больницы комсомольского пассажа навстречу смертельной простуде, лишь бы не видеть 12 освещенных иудиных окон похабного дома на Тверском бульваре, лишь бы не слышать звона серебряников и счета печатных машин...» Дом на Тверском бульваре - это Дом Герцена, где в те годы размещалась писательская организация. Среди советских преуспевающих писателей Мандельштам считал себя изгоем: «...Мне и годы впрок не идут - другие с каждым днем все почтеннее, а я наоборот - обратное течение времени. Я виноват. Двух мнений здесь быть не может. Из виновности не вылезаю. В неоплатности живу. Изворачиванием спасаюсь. Долго ли мне еще изворачиваться?..» Мало того, что Мандельштам не смог вписаться в советскую пафосно-панегирическую литературу, он еще посмел критиковать «хозяина», вождя: Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища. Такое не прощают. 13 мая 1934 года Мандельштам был арестован и сослан сначала в Чердынь, затем в Воронеж на три года. Пытался покончить с собой. Выжил и обрел второе поэтическое дыхание. «Я должен жить, хотя я дважды умер...» Однако здесь уместно привести мандельштамовские строки, написанные ранее - в марте 1931-го: Жил Александр Герцевич, Еврейский музыкант, - Он Шуберта наверчивал, Как чистый бриллиант. И всласть, с утра до вечера, Заученную вхруст, Одну сонату вечную Играл он наизусть... Что, Александр Герцевич, На улице темно? Брось, Александр Сердцевич, - Чего там? Все равно!.. Властям было не все равно. 16 мая 1937 года закончилась воронежская ссылка, а через год последовал новый арест. Осип Мандельштам не дожил двух недель до 48 лет. Он сгинул 27 декабря 1938 года под Владивостоком. Поэт был вычеркнут из советской литературы. Его стихи 30-х годов спасла от уничтожения верная жена, Надежда Мандельштам. С конца 50-х годов стихи распространялись подпольно, в списках. А впервые были полностью опубликованы в США в 1964 году. В конце 80-х грянул в России мандельштамовский бум. В настоящее время существует проект воссоздания архива поэта, который разбросан по всему свету. Возможно, когда-нибудь мы прочтем полного Мандельштама. Новый адрес самого Осипа Эмильевича: вечность.