Физик милостью Б-жьей

Имя Будкера носит созданный им Институт ядерной физики Сибирского отделения Российской академии наук и улица в новосибирском Академгородке. Есть улица Будкера и в ЦЕРНЕ, Европейском ядерном центре в Швейцарии. В 1949 году Будкер получил Сталинскую премию за участие в решении «атомной проблемы», в 1967-м — Ленинскую премию за цикл работ по физике высоких энергий. В 2001-м, почти через четверть века после того, как в свои 58 лет ушел из этого мира, — Государственную премию за работу, которая, судя по всему, должна была стать «Нобелевской». Не дожил...

Вот что рассказала мне вдова академика Будкера, известная тележурналистка Алла Александровна Мелик-Пашаева.

Сирота, сын неграмотной деревенской женщины из-под Винницы, Будкер блестяще учился в Московском университете. В 1941 году ушел добровольцем на фронт, хотя в кармане имел бронь, освобождавшую его от армии как специалиста важного оборонного предприятия.

6 августа 1945 года застало лейтенанта Будкера на Дальнем Востоке, куда перебросили его воинскую часть. Сообщение о том, что произошло над Хиросимой и Нагасаки, ошеломило его. В тот день он твердо решил работать только на «мирный» атом. И уже в 1946-м, сразу же после демобилизации, пришел в знаменитую «двойку» (лабораторию № 2, как тогда назывался Институт атомной энергии) — к Игорю Васильевичу Курчатову.

«Мне было поручено обеспечить регулирование будущего термоядерного реактора, чтобы тот не очень «разогнался» и не вышел из-под контроля. Сейчас это поручение напоминает историю о том, как некто хотел изобрести вечный двигатель и взял патент на то, чтобы тот не разогнался до бесконечных скоростей...», — шутил Будкер спустя много лет.

Он предложил свой собственный подход к проблеме термояда, придумал «магнитные пробки» — открытые ловушки для удержания плазмы. И стал родоначальником нового научного направления. Все, кто занимался этой проблемой, были взволнованы смелостью выдвинутых им идей. Позже, когда работы по термояду рассекретили, стало известно, что американский физик Роберт Пост тоже предложил аналогичную систему удержания плазмы — одновременно с Будкером. Впоследствии ее стали называть «ловушкой Будкера — Поста».

В 1957 году он сразу же принял предложение И. В. Курчатова организовать в Сибири новый ядерный институт — хотел сбросить груз обветшалых традиций и стереотипов, начать новое большое дело вдали от столичного начальства.

В 1967 году будкеровский коллектив — молодые сибирские физики — первыми в мире начали изучать взаимодействие вещества и «антивещества» на ускорителях со встречными пучками. В те времена задача казалась абсолютно неосуществимой.

«Но слова «невозможно», — вспоминает Алла Александровна, — для него не существовало. Чем труднее была задача, тем больше она его увлекала. Решения, которые он находил, были оригинальными, неожиданными, простыми и эффективными. И не только в физике, но и в области человеческих отношений.

…Кому могло прийти в голову поручить Институту ядерной физики Сибирского отделения АН СССР защищать зерно от вредителей? Искать новые способы бомбардировки раковых клеток? Работать над проблемой обеззараживания сточных вод? Никто не поручал. Будкер и его молодой коллектив взялись за это сами. И не надо объяснять почему».

У института было собственное мощное производство ускорителей и около тысячи высококвалифицированных рабочих. Отношения с ними — особая глава яркой жизни академика Будкера. На собрания, где выступал директор, ходили толпами, в зале чуть ли не на люстрах висели. Он говорил ясно и точно, не уставал объяснять: вы работаете для высокой науки, вы тоже делаете ее историю. Рисовал перспективы — не только производственные, но и перспективы для детей, внуков. Слова его никогда не бывали казенными, тусклыми. Зал до слез смеялся над шутками-прибаутками академика, интересовался, когда в следующий раз он снова на общеинститутском празднике исполнит свои коронные номера — частушки и цыганочку…

**

В начале1970-х в Москву приехали французские ученые-физики. В Академии наук им посоветовали: «Поезжайте в Новосибирск, посмотрите».

— Это к Будкеру? Ни за что! Мы его ненавидим! (И даже затряслись от негодования).

— Разве вы знакомы?

— Нет, и не желаем. Достаточно, что с ним знаком де Голль... Приходим к президенту просить ассигнования на исследования, а он в ответ: «Я недавно был в Сибири, там Будкер деньги на науку зарабатывает сам». Так и не дал...

«Первые эксперименты по самоокупаемости фундаментальных научных исследований, — продолжает Алла Александровна, — начались в новосибирском институте в 1960-е… Производство ускорителей для нужд промышленности требовало хождения по инстанциям. И директор оказался в кабинете тогдашнего главы советского правительства А. Н. Косыгина. Премьер-министр, человек чрезвычайно занятой, разговаривал предельно лаконично:

— Сколько денег нужно?

Будкер назвал.

— Это много. Дам половину.

— Но тогда мы не сможем выполнить наши обязательства, данные отраслям...

— Какие ускорители, каким отраслям? — искренне изумился премьер-министр (по-видимому, он был убежден, что все разговоры о пользе для народного хозяйства — чистейшая туфта, способ выбить деньги на науку).

— Один, например, в Одесском портовом элеваторе защищает зерно от вредителей...

Косыгин просит соединить его с Одессой. Вероятно, на том конце провода дают высокий отзыв о сибирской машине. И тогда — еще большее недоумение в адрес академика-просителя»...

Будкер создал такую структуру института, которая позволяла не только осуществлять фундаментальные научные исследования, но и выгодно работать для народного хозяйства: в первые же годы за счет заработанных денег. Институт ядерной физики обзавелся новыми лабораторными помещениями и выстроил два многоквартирных дома… И премии для всех сотрудников — от ученого до рабочего — стали ощутимо выше. Что греха таить — это вызывало зависть и даже неприязнь директоров других институтов. А чиновники от науки старались запретить или, по крайней мере, резко ограничить инициативу и размах новосибирских ядерщиков.

Когда в середине 1970-х жить в Академгородке стало совсем трудно и не было больше сил бороться с начальством, Герш Ицкович стал обдумывать организацию комплексного научного центра на новом месте, в другом регионе России. Он не просто рвался уйти от груза накопившихся догм и предрассудков, а хотел совершенно по-новому организовать работу научных сотрудников, создать производство, университет таким образом, чтобы деятельность ученых могла способствовать возрождению края, вернуть интерес молодых к сельскому хозяйству, помочь людям разумно хозяйничать...

Он выбрал центр России, бедное Нечерноземье. Прибежал к писателю Залыгину, с которым был знаком: «Сергей Павлович, вам надо ехать в Смоленск, уговорить руководителей края: писательское слово — самое веское!» (Залыгин — сибиряк, один из тех, кто не дал в свое время повернуть северные реки, прежде жил и работал в Академгородке, а в ту пору уже переехал в Москву и стал главным редактором «Нового мира»). А сам стал раскручивать это дело — советовался с лучшими экономистами и социологами страны, ходил по высоким инстанциям. Сохранился развернутый план, вернее, программа создания Смоленского научного центра. Он, по мысли Будкера, должен был стать ядром кристаллизации народного опыта, исторической памяти, культуры вокруг серьезного дела — современной науки.

Не успел…