«Ходячая» антология песни

Любители советской песни получают от таких радиопередач не только удовольствие, но и информацию о жизни авторов музыки и слов, истории создания звучащих в эфире мелодий, разных исполнителях, курьезах, связанных с передаваемой песней. Все эти сведения время от времени преподносит слушателям глубокий знаток российской и украинской песни Альберт Крейтор. Если точнее: в эфире идет диалог между радиоведущей Алоной Бреннер и Альбертом Крейтором вперемежку с песнями. Эту уникальную личность «завербовал» Игорь Шнайдерман, до недавнего прошлого ведший на телеканале «Израиль плюс» программу «Музыкальный саквояж».

Уникальность личности Альберта, или попросту Алика, как его все зовут, заключается в его феноменальной памяти, хранящей, словно компьютер, сотни названий песен, имен композиторов и поэтов, создавших их. Многие называют его «ходячей энциклопедией», что вполне соответствует действительности.

Моему собеседнику 42 года. Я прошу рассказать, с чего началось его увлечение песней и коллекционирование, связан ли он как-то с музыкой.

— Ни я, ни мои родители не являемся музыкантами, — рассказывает бывший житель Львова. — В детстве я всего два года учился игре на аккордеоне. А образование получил в политехническом институте. Мое увлечение песней началось с тех пор, как стал себя осознавать, наверное, с двух лет, а может, и раньше. В этом возрасте стал узнавать и различать такие песни, как «Енька», «Морзянка», «Черемшина». Разумеется, тогда я еще не знал, что существуют композиторы и поэты, написавшие эти песни. Подрастая, все больше и больше узнавал и запоминал песни 30-х и 40-х годов, уже с именами их создателей. Моя цепкая память была особенно настроена на песню.

Помню, в детском саду воспитательница хвасталась перед важным посетителем: «А он у нас всех композиторов знает!». Запомнилось, как ходил по садику и во весь голос объявлял: «Композитор Лев Книппер, стихи Виктора Гусева — «Полюшко-поле»!

Когда мне было лет восемь, папа купил замечательный песенник, который, уже пожелтевший и рассыпающийся, до сих пор хранится у меня. Я считаю этот песенник первым толчком к серьезному собирательству. В разных городах покупал книги композиторов и о композиторах. Потому и знаю, при каких обстоятельствах написаны те или иные песни, скажем, Островского — под впечатлением импрессионизма, или Соловьева-Седого — по пути на фронтовой концерт, или при других любопытных обстоятельствах.

Во Львове Алик не имел возможности лично знакомиться и встречаться со своими кумирами, среди которых были Эдуард Колмановский, Никита Богословский, Арно Бабаджанян, Марк Фрадкин, Алексей Мажуков, поэты Лев Ошанин, Константин Ваншенкин, Михаил Матусовский, Игорь Шаферан и многие другие. Только с переездом в 1990-м в Израиль появилась возможность личных встреч и даже знакомств, переходящих в дружбу. Впрочем, и в бывшем Советском Союзе у него произошла одна запомнившаяся встреча. Вот как об этом рассказывает Алик:

— Я готовился к репатриации и приехал в Москву, в министерство приборостроения за откреплением. Оно находилось неподалеку от дома композиторов на улице Огарева. Закончив в тот день ходьбу по инстанциям, решил отдохнуть на скамейке во дворе композиторского дома. Сидел и наблюдал, как мимо проходят или подъезжают к подъезду композитор Саульский, Колмановский, Туликов, Птичкин, Аедоницкий, Фельцман. Всех я знал в лицо. На скамью присела маленькая пожилая женщина и спросила, который час. Я сразу понял, кто это. Завязалась беседа, и я сказал, что знаю тех, кто живет в доме напротив. Стал перечислять имена и назвал Островского.

— А вы знаете композитора Островского? — спросила она.

— Да, это один из моих любимых композиторов.

— Спасибо. Это мой муж.

— Матильда Ефимовна?

В ходе разговора я спросил:

— А что сейчас делает Лев Ошанин?

— Он на даче в Переделкино с дочкой.

— С Таней? — Вот тут она несказанно удивилась:

— Вы же сказали, что вы не москвич!

— Да, я из Львова, и в Москве впервые.

— Я никогда не думала, что обо мне где-то столько знают. Спрашивайте. Я отвечу на все ваши вопросы.

И она мне очень много рассказала о коллегах мужа, живых и покойных. Обо всех говорила хорошо. И сама осталась довольна нашей встречей.

**

Примерно через полгода мне снова довелось приехать в Москву — уже за визой в Израиль. И снова подошел к знакомой скамье. И снова на этой скамье оказалась жена композитора Островского. Она меня узнала.

— Вы что, в Москву переезжаете?

— Нет, гораздо южнее…

— Давайте, пройдемся, — предложила Матильда Ефимовна. Она взяла меня под руку, и мы медленно пошли по улицам Огарева, Горького, Неждановой. Она все рассказывала и рассказывала, благодарила за память и желала всего хорошего в Израиле…

**

А в Израиле Альберт познакомился и подружился с Виктором Гином и его женой Эллой, а также с супружескими парами Юрия Гарина и Инны Вачнадзе, Марии Лукач и Владимира Рубашевского, Владимира Хорощанского и Ольги Пэрах и многими другими известными композиторами, поэтами, певцами.

…Но вернемся к песне.

— Алик, понятно, что вы любите песни советского периода. А современная песня вас привлекает?

— Нет.

— Почему?

— Я считаю, что, начиная с середины 1980-х годов, песня стала деградировать по содержанию, мелодии, аранжировке. Иногда берут хорошую известную песню, обрабатывают на современный лад, и тем самым рубят ее.

В XIX-м веке, — продолжает он, — был распространен романс. Когда появились песни, их осуждали. В каждое десятилетие появляются песни определенного стиля, отражающие свое время. В 1930-е годы пели одни песни, в 1940-е — другие, военные, и так далее. Но их всех объединяли запоминающиеся мелодии и хорошие стихи. Я полностью согласен с Иосифом Кобзоном, который говорит: «В песне важны не просто текст, не слова, а стихи». Стихи, в которых, по словам покойного Леонида Дербенева, за три минуты проживается жизнь.

— Но ведь еще пишут хорошие песни Фельцман, Шаинский, Крылатов, Мовсесян!..

— Да, но сегодня их творениям почти нет выхода на публику. Сегодня все делается за очень большие деньги. Из бесталанных людей делают звезд. Продвигают нечто, что я не берусь назвать песней. Очень точно написал об этом еще в конце 1980-х годов Марк Лисянский:

На земле и на суше грохот музыки глушит

Наши бедные уши, наши чуткие души.

Нас преследует грохот и сживает со света.

Уж такая эпоха, уж такая планета.

Погибая, жар-птица улетает со стоном,

И выходит певица на устах с микрофоном,

Не согретая чувством, сотрясая эстраду…

…От тоски сводит челюсть,

и за модою дикой

Понимаешь всю прелесть

нашей песни великой…

А завершает поэт надеждой на то, что «песня еще сможет пробиться и вернется жар-птица». Но я не разделяю его оптимизма, — с грустью резюмирует Алик.

Алик прав, но лучшее из того, что свойственно той или иной эпохе, не должно кануть в вечность. Главное, чтобы оставались люди, подобные Альберту Крейтору — проводники всего хорошего из одного времени в другое.