Яков Курлянд

Дело в том, что я постоянно и тайно подрабатывал, делал проекты. В народе это называлось халтурой. За время длительных поездок в метро и в электричках я быстро обдумывал техническое решение, далее необходимо было сделать некоторые подсчеты, но шмыгать в общественном транспорте логарифмической линейкой почему-то стеснялся, хотя с детских лет владел ею в совершенстве. За полчаса научил меня ею пользоваться мой дядя, инженер-механик. Курс же обучения работе на логарифмической линейке в средней школе ничего не дал. Изучив теорию и историю зарождения логарифмического исчисления, мы перешли к практическим занятиям на большом деревянном макете линейки, длиной в несколько метров. Но первое же математическое действие — умножение забуксовало. Линейка усохла и два умножала на два с результатом 3,98. Нас, учеников этот результат вполне устраивал, но учительнице он не понравился, и она оставила эту затею.

Электронный калькулятор на черном рынке стоил 250 рублей — две мои месячные зарплаты, я не мог позволить себе такие затраты. Молча полюбовавшись электронными новинками, я вышел из зала и на выходе сказал женщине-контролерше:

— Какая замечательная выставка!

— Это что... Вы сходите лучше на выставку Николая Сядристого. Вот здесь, следующий зал.

И я завернул в соседний зал. Николай Сядристый из города Ужгород оказался микроминиатюристом. На мякоти половинки макового зернышка он вырезал барельеф Джоконды. Другой экспонат был еще хлеще: этот умелец взял человеческий волос, просверлил его вдоль и поместил вовнутрь железнодорожный состав из четырех вагонов. В сильный бинокулярный микроскоп можно видеть, как толпа пассажиров с чемоданами и баулами штурмует двери вагонов, а если заглянуть в окно вагона, то видно, как два пассажира дерутся за одно место. Тема была актуальна и требовала выражения в мраморе или бронзе, или, на худой конец, в гигантском полотне круговой панорамы, да вот нашелся один, кто воплотил это в микроминиатюре.

Разительный контраст этих двух выставок: с одной стороны, массовое производство столь необходимых предметов, с другой стороны, единственное в своем роде, уму человеческому непостижимое такое трудное искусство, — так меня поразил, что я разрыдался.

Помимо халтуры, было у меня одно хобби, коллекционирование почтовых марок. Как-то приобрел у одного коллекционера перед входом в Художественный Салон на Арбате почтовую миниатюру «Политическая карта мира». Мужчина этот сказал, что марка уникальна, но в чем уникальность не пояснил, так как отвлекся с другим покупателем. На марке размером приблизительно 3х4 см были изображены в цвете различные страны без названий, понятно, за недостатком места. Внимание мое привлек маленький штришок в правом нижнем углу.

— Да неужто? — подумал я, похолодев, и взял марку на работу, чтобы лучше ее рассмотреть. Придя в родной НИИ, покрутился на рабочем месте с полчаса для отвода глаз, сгорая от нетерпения. Затем спустился в цокольный этаж, в лабораторию отдела исследования свойств металлов, где находился мощный бинокулярный микроскоп.

Перед входом в лабораторию был выгорожен тамбур из канцелярских шкафов. На одном из них, прямо перед глазами, висел большой плакат «16 правил Ленина, как надо работать». Но, выглянув из тамбура в лабораторию, нельзя было увидеть ни одного человека. Все вышли покурить на пять минут и в течение дня вряд ли появятся. Так было и на сей раз. Меня это устраивало.

Усевшись на высокий табурет перед микроскопом, положил марку на видовую площадку и, включив освещение, прильнул к окуляру. Настроив диоптрию, я рассмотрел правый нижний угол марки. Маленький штришок превратился в аккуратную, четкую надпись: «Границы государства Израиль показаны в соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 22 ноября 1947 года».

Это примечание присутствовало на всех политических картах разного масштаба, атласах, энциклопедиях, глобусах, многочисленных брошюрах и диссертациях на антисионистскую тему, и вот теперь появилось на почтовой марке.

В вопросе определения границ Израиля великое государство проявляло несвойственную русскому характеру пунктуальность. Это уже потом оно разбазаривало собственные границы со щедростью пьяных матросов, которые, после долгого плавания сойдя на берег, в одночасье спускают годовое денежное содержание.

Я изумился, передо мной лежал шедевр микроминиатюризации и граверного искусства. Уж не Николай ли Сядристый искусно руку приложил? Подвинув осторожно пинцетом центр марки в поле зрения, я рассмотрел предполагаемое место государства Израиль, как бы, упаси Б-же, гравер чего-либо не прибавил лишнего, скандала не оберешься. Но на маленькой точке трудно было рассмотреть что-либо с уверенностью. Даже цвет нельзя было назвать определенно, что-то вроде разбавленного киселя. Главное, формальность, в виде примечания, была соблюдена, а суть дела была поручена менее искусному граверу или бригаде граверов.

Откинувшись на табурете от окуляра, я задумался. Пожалуй, этот шедевр стоит вывезти за границу и выгодно продать какому-либо любителю-филателисту. Но на каждое произведение искусства, вывозимое за границу, требовалось высочайшее разрешение Министерства культуры СССР, и надо было заплатить пошлину, причем немалую.

И я решился вывезти марку тайно, спрятав ее от таможни за щекой, что мне и удалось сделать с успехом. Но напрасно я пытался сбыть eе в Вене, затем в Риме и потом уже здесь в Америке. Никто из владельцев филателистических магазинов или просто любителей не пожелал ее приобрести. Одни были заняты своим делом, и им было плевать на проектирование границ государства Израиль, другие из-за одной марки, пусть шедевра, не хотели приобретать бинокулярный микроскоп, а в лупу, даже сильную, ничего нельзя было рассмотреть. В обоих случаях я их извиняю.

Так что этот образец удивительной партийно-государственной аккуратности и высокого граверного искусства со временем где-то затерялся в домашней пыли. Дом у меня большой, пыли собирается много, не пытайтесь ее отыскать.