Посторонним вход разрешен

— В основном это деревенские пейзажи, запечатлевшие следы деятельности человека в виде развалин построек, старых столбов, деталей сельскохозяйственных машин и т.п. Эти артефакты встречаются в средней полосе России весьма часто. Для меня мотивы с такими «объектами» в природе становятся острыми и волнующими событиями. Благодаря своей отстраненности приобретают значительность самые заурядные и нелепые следы человеческой жизнедеятельности. В них, подобно природным объектам, своя красота и пластика.

— Почему вы предпочитаете большой формат?

— Мне важно, чтобы картина вовлекала зрителя в свое пространство. Для этого ему надо сделать определенное усилие, своего рода первый шаг. Поэтому нужно, чтобы травы, или ствол дерева, или лужа на переднем плане были в натуральную величину. Вот, ты идешь по дороге, видишь цветок, ты срываешь его и идешь дальше. Так же и здесь. Все сделано так, чтоб можно было и лютики сорвать, и даже о крапиву руки обжечь.

Если зритель этот первый шаг сделает, то он сможет «войти » в мою картину.

— Как рождается замысел?

— Двадцать лет каждый год езжу в деревню в Смоленской области. Это близко от родных мест. И там я пишу почти одни и те же пейзажи, открывая для себя в них все новые и новые смыслы.

Замыслы зреют долго. Иногда они хранятся где-то в памяти, фотографиях, набросках. И в какой-то момент возникает острая потребность высказаться.

Есть художники, которым нужно много путешествовать, получать новые впечатления, а мне, скорее всего, нужно вживаться в то, что знаю и люблю.

— Ваши персональные выставки с новыми работами проходят почти ежегодно. Так было с самого начала?

— Конечно, нет. До 90-х годов выставок почти не было. Но, несмотря на это, живопись всегда была моим главным делом. Хотя для того чтобы жить, приходилось делать многое другое. Я делал линогравюры, преподавал. И работал честно и с удовольствием. Ситуация с выставками изменилась, и появились новые возможности после выставки работ из серии «Мамины коврики» в 1997 году.

— Расскажите, пожалуйста, об этой серии?

— Моя мама всю жизнь проработала на заводе шлифовщицей. И к ним с Трехгорки для хозяйственных нужд привозили обрезки тканей. Когда попадались кусочки какой-то необычной формы, она их приносила домой. И так постепенно собирала, а когда вышла на пенсию, то решила делать из них коврики-половики на какой-то простой основе, вроде распоротых мешков. Она скомпоновала эти кусочки ткани, и когда показала первый свой коврик, я был поражен, потому что это была настоящая абстрактная живопись, о которой мама практически ничего не знала. Я ей говорил: «Мам, ну, какой же это половик! Это же надо вешать на стену!». А она только отмахивалась. Когда мамы не стало, буквально через год я стал делать серию «Мамины коврики»… Мама сделала около двенадцати ковров. И почти все они сохранились на моих картинах.

Для меня очень важна работа с пространством картины. В этой серии сами ковры находятся как бы на поверхности. А событие происходит между поверхностью и глубиной картины — далью пейзажа.

— Николай Иванович, а вы собираетесь продолжить серию «Следы»?

— Да, задумано несколько работ, продолжающих эту серию, но есть и другие планы. Уже несколько лет меня беспокоят весенние и осенние городские сюжеты. С лужами... И я чувствую, уже зреет — надо делать. Когда на талый снег, когда он уже умирает, ночью выпал свежий снег. И вдруг проезжает детская коляска! След такой удивительный. Или по снегу такие шажки, а рядом в лужах отражается перевернутый пейзаж…

Мария МИХАЙЛОВА, Россия

Фото Вячеслава Михайлова