На краю бездны
Через год началась война. Мобилизованный Григорий Каневский служил в подразделении по обеспечению Северо-Кавказского фронта. 1 августа 1942 года его семью – Марию Захаровну, Гену и его 13-летнюю сестренку Аллу – погрузили на подводу и, спасая от наступающих фашистов, повезли в сторону Сочи. Навстречу шли в пыли усталые красноармейцы Тимошенко и Буденного.
Подвода приехала в станицу Вознесенскую, рядом с ней уже были немцы. Семья нашла временное жилье, а когда в станицу вошли немцы, очень быстро появились и полицаи. Всех взрослых стали выгонять на сбор свеклы. Мария Захаровна не была похожа на еврейку, прекрасно говорила по-украински и немного по-немецки. Но ее узнал надзиратель, некто Желябко, ранее работавший зоотехником в хозяйстве мужа. Полицай доложил, что в станице прячутся жиды. Каневских загнали в полуподвал превращенного в тюрьму дома, через зарешеченное окошко мама обменивала у местных жителей на вареники то, что у нее сохранилось из вещей.
У одного из сокамерников нашлась тупая бритва, и Гену по сухой голове обрили наголо, чтобы скрыть черные волосы. Но эта мучительная операция, во время которой мальчик едва сдерживал крик, не помогла…
Каждый день Марию Захаровну вызывали на допросы, где били нагайками и гасили об нее сигареты, выведывая: «Где твой муж-комиссар?» и «Кто еще из твоих соплеменников прячется в станице?» «Вы ошибаетесь, я украинка». «Тогда мы твоих еврейских детей расстреляем, а тебя отпустим». «Если будете расстреливать детей, то и меня вместе с ними».
Этот кошмар продолжался два с половиной месяца.
Поздней осенью к импровизированной тюрьме подъехал грузовик, в который бросили узников – пять еврейских семей – и отвезли на станцию Усть-Лабинская, где всех бросили в огромную камеру. В другом ее конце сидели пойманные партизаны. 23 дня, проведенные в этой тюрьме, узников не кормили. И если они остались тогда в живых, то исключительно благодаря одному из конвоиров, регулярно подсовывавшему под дверь кусочки хлеба и сухари. Среди немцев тоже порой попадались нормальные люди, в чем семье Каневских посчастливилось удостовериться в дальнейшем.
Однажды ночью Гена проснулся и увидел, что к его горлу осторожно подбирается большая крыса. Мальчик громко закричал, и мерзкая тварь убежала. А в это время под дверью два полицая говорили, что неплохо бы позабавиться с симпатичной жидовочкой. Речь шла об Алле, 13-летней сестренке Гены… Однако один из нацистских подручных, в котором сохранились остатки совести, отговорил своих сотоварищей от преступления.
Через 23 дня всех пленных партизан и евреев рано утром посадили в телячий вагон и повезли известным маршрутом – к расположенному между станциями Усть-Лабинская и Кавказская рву, в который сбрасывали расстрелянных. Мама попрощалась с детьми. Криков и плача в вагоне не было, все молча ждали, когда окончится их последний путь. Конвоиры, ждавшие «жидовского концерта», были разочарованы: понимая, что противостоять вооруженным карателям бесполезно, обреченные на смерть готовились принять ее достойно.
Но поезду не суждено было доехать до конечного пункта зловещего маршрута. Внезапно состав остановился, послышались выстрелы, потом все стихло. Дверь вагона распахнулась, и узники услышали голос командира партизанского отряда Игнатова: «Есть тут живые?» Впоследствии Гена учился в школе, которая носила имя двух сыновей Игнатова – Евгения и Геннадия, погибших при подрыве немецкого эшелона и удостоенных посмертно высоких наград.
В горы, где находилась их база, партизаны взяли только своих освобожденных товарищей, остальным пришлось идти обратно в занятый немцами Краснодар. Питались оставшейся на полях соей, воду пили из луж, ночевали в канавах.
Когда на теле Гены появились глубокие язвы, мама, опасаясь за его жизнь, решилась на очень опасный шаг: вытащила из-под кофточки нарядный вышитый платок, вышла с ним на дорогу и пыталась остановить проходящие машины. Один из грузовиков, накрытый брезентом, остановился, и к ужасу женщины перед ней оказались два огромного роста немца в форме эсэсовцев. «Эти не пощадят…», подумала женщина, судорожно прижимая к себе детей. В надежде на чудо, мешая немецкий и идиш, она просила не убивать их и протягивала немцам подарок – свой платок. И чудо произошло. Эсэсовцы, взглянув на подарок, рассмеялись и сказали: «Лезьте в кузов, под брезент». Ночью, перед въездом в Краснодар, женщину с детьми высадили. Посадив Гену и Аллу под деревом, Мария Захаровна отправилась искать пристанище.
Пригород Краснодара, где оказалась еврейская семья, назывался Дубинка, здесь жила когда-то работавшая на подведомственном Григорию Каневскому мясокомбинате женщина-бухгалтер. Увидев непрошеных гостей, сказала: «Входите, помойтесь, поешьте, а утром уходите: у меня на постое два немца».
Рано утром в подвал, где ютилась еврейская семья, донеслись звуки губной гармошки. Играл один из постояльцев. Алла из любопытства осторожно выглянула из подвала, немец все понял и, ни о чем не спрашивая, ушел. А Мария Захаровна в поисках нового убежища пришла к старушке, внучка которой, Светлана Скаженик, училась в одном классе с Аллой. Бабушка согласилась принять девочку, и это был наименее опасный вариант: отец Светланы, в прошлом ректор Нефтяного института, был бургомистром Краснодара. Специально оставленный отступающим руководством города, он был своим человеком. На двери кабинета красовалась медная табличка: «Бургомистр. Господам офицерам без стука не входить». Вот так…
Алла прожила в семье Скажеников до освобождения Краснодара.
А Гена с мамой пошли к учительнице Аллы, Надежде Николаевне Востриковой. У нее во дворе было полно немцев с собаками, но она все-таки приняла евреев и поселила в подвале. Рано утром, в четыре часа, Мария Захаровна, старательно обходя посты, шла на Сенной базар и покупала хлеб, его продавали женщины, сожительствовавшие с оккупантами. Через два часа, когда базар заполнялся людьми, цена хлеба возрастала. Перепродав недавно купленный хлеб, можно было купить еду сыну и себе.
Пока хозяйки не было, Гена иногда вылезал из опостылевшего подвала и бродил по комнате. Однажды его увидел какой-то человек, который стал наведываться в квартиру. Он все допытывался – кто родители мальчика и где они. Гена отвечал, что ничего не знает. Однажды мама вовремя не вернулась с рынка. Гена пошел ее искать. И на базаре увидел целый ряд повешенных с табличками «Партизан»… В базарной толчее мама сама нашла сына.
Перед освобождением Краснодара Мария Захаровна обнаружила открытый подвал с невероятной находкой – жидким мылом. Полезла вниз и на обратном пути одна ее галоша увязла в мыле. Стоявший наверху немец, кричал: «Шнель, шнель!» Но остаться без галош было непоправимой бедой. Женщина спустилась обратно, нашла галошу. И только когда она вылезла, немец закрыл крышку подвала… Спустя короткое время заминированный подвал потряс взрыв…
23 февраля 1943 года Краснодар был освобожден.
Довоенное жилье семьи Гены разворовали. Вскоре приехал отпущенный ненадолго из части, раненый Григорий Каневский. Он уже не чаял свидеться с родными, даже пытался найти их в расстрельном рву. И в последней надежде пришел в свою квартиру… Так вместе с радостью освобождения пришла радость воссоединения семьи…
Выжить семье помогли не только свои граждане, но и некоторые из тех, кто должен был уничтожать евреев. И если они живы, низкий поклон им за это.
Гена, а точнее Геннадий Григорьевич, стал музыкантом, играл на контрабасе в музыкальных коллективах.
А теперь, после всех перенесенных страданий, уже совсем немолодой Геннадий Каневский вынужден преодолевать бюрократические неувязки, чтобы добиться присвоения ему статуса «малолетнего узника нацизма»: краснодарский архив не сохранил сведений об оккупации, а большинство свидетелей были расстреляны…
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!