Кодекс «Машиниста». Александр Кутиков: «Я сознательно выбрал национальность и фамилию»

Если «Машину Времени» сравнивать с четверкой мушкетеров, Кутиков – это Атос. Благородный граф Де ла Фер. Усы, гитара – все при нем. Немногословный, ироничный. После каждой фразы – жирная точка. С этим, как говорится, не поспоришь, – уверен в собственной правоте. Хозяин своей судьбы, невольник чести. А значиaт, говорить правду в глаза и наказывать подлецов – дело принципа. Он давал себе слово «не сходить с пути прямого», – на том и стоит. Может, потому и остался «номером 2». Но этот «машинист», похоже, и не старался бежать впереди паровоза. – Александр, поправьте, если что не так: Кутиков – это: легендарный музыкант, лучший саунд-продюсер Москвы, преуспевающий бизнесмен… – Сказал бы по-другому: Александр Кутиков – человек, которому нравится то, что он делает. Всё, вполне достаточно. Тем более, если сравнивать себя с Моцартом, Бетховеном, Рахманиновым, – то в лучшем случае, я написал пару нот талантливых… – Скромненько, но со вкусом. Это я про сравнение себя с великими. – А если и сравнивать себя, то только с великими. – А Макаревича можете назвать гением? – Гением – нет. Он очень талантливый человек. – Не обидится? – Думаю, нет. Андрей – человек, который не лишен умения анализировать. – Недавно вы назвали Маккартни жлобом, сказали, что ведет себя по-жлобски. – Я не называл Маккартни жлобом, я сказал, что некие его поступки отдают жлобством. Он же из простой семьи, простой парень. Очень тлантливый. Богатый. Опять же благодаря своему таланту. Но он же не изменился: как был не слишком хорошо воспитанным ливерпульским мальчишкой, так им и остался, хоть получил и сэра, и пэра. Поэтому некоторые его поступки немножко жлобские. А как еще их назвать? Выяснять отношения со своим уже умершим другом и партнером, мол, кто первый значится в авторстве песен!? Это надо делать, когда все на этом свете. *** – Ваши отношения с Макаревичем больше напоминают Леннона-Маккартни или Моцарта-Сальери? – Не Леннон-Маккартни, и уж тем более не Сальери-Моцарт. Я ему не завидую, он мне тоже. Я его очень уважаю как человека, знаю всю его жизнь, потому что мы вместе уже 37 лет. Знаю, когда ему было тяжело, почему ему было тяжело… – Тем не менее, для матери-истории Макаревич все-таки первый, а вы – второй. – Правильно, носитель идеи всегда будет первым. Даже если я останусь №3, меня это вполне устроит. Бился-то не за это, не за строчку в энциклопедии. А за то, чтобы каждый день в своей жизни чувствовать радость оттого, что просто живешь. – В чем вы разные с Макаревичем? – Ну, он, скажем, седой, а я еще нет… На самом деле, он очень организованный, он подробно анализирует каждое свое действие. Я думаю, мало поступков в жизни Андрюшка совершил, предварительно не продумав все до деталей. Я не такой. Я ленивый очень. Полежать люблю, подумать, почитать. Люблю бесцельно ездить на машине. Просто так, не имея никакого маршрута: куда понесет, туда и поеду. Телефон могу выключить на несколько дней. Андрюшка бесится иногда, говорит: вот я тебе завидую, как ты можешь так взять и отключить телефон?.. – С вами тяжело дружить? – Тяжело. Ну, я зануда. У меня слишком много претензий к себе, к миру. Я очень хорошо осознаю свои слабости. Но так же хорошо вижу и слабости других. И в силу достаточно мощного темперамента, который скрываю, близким людям и друзьям иногда очень сильно достается. – Значит, лестью вас не купишь? – Она меня раздражает и обижает. – Чем же тогда? – Искренностью, честностью… – Правильные слова. Которым, увы, обычно не веришь. – А я всегда был правильным мальчиком. Если дрался, то за справедливость. И если, скажем, пошла кровь или упал человек, я его ногами не бил… – Ваш кодекс чести? – Честь – это самое важное, что есть у мужчины. О женщинах сейчас не буду говорить, это отдельная тема. Потому что для меня честь женщины – просто святое в определенном смысле. Если современные девушки это плохо понимают, ссылаясь на то, что жизнь другая, я могу это принять. Но повешу всех чертей на современных мужчин. Потому что у них не хватает чести и совести, и они заставляют не только себя жить бессовестно и бесчестно, но и своих женщин… – Слушайте, да вы прирожденный дуэлянт. И в XIX веке, боюсь, прожили бы недолго. Давайте пофантазируем: за что вы могли бы вызвать человека на дуэль? – Ну-у, за многое. За подлость, конечно. По отношению к себе, к своим близким, к своим друзьям. – И был момент, когда честь задели настолько, что хоть стреляйся? – Да. Когда я ухаживал за своей женой, поначалу ее родители относились ко мне чрезвычайно плохо. И я попросил своего приятеля, близкого очень, осуществлять между нами контакт: он звонил Кате, был вроде как посредником между нами. В итоге закончилось тем, что он сделал ей предложение. Когда я об этом узнал, конечно же, соответствующим образом отреагировал. Нет, я его не бил. Я его убил морально. Словами. Дуэли ведь тоже разные бывают. Легче всего набить морду, тем более что в юности я занимался боксом, имел некие достижения. Не проблема… *** – С чего началось ваше увлечение иудаизмом? – С того, что я еврей. – По маме, правильно? – Да. – Сейчас фамилия Кутиков – это бренд. Но ведь все могло сложиться иначе, и вы стали бы Александром Петуховыми (Отец музыканта, футболист московского «Спартака» Виктор Петухов ушел из семьи). – Вполне, да. Но я Александр Кутиков. Слава Б-гу. Я очень уважаю всех своих родственников. Но к родственникам по материнской линии испытываю особый пиетет. Я ведь сознательно выбрал национальность и фамилию. В 16 лет, когда мне выдавали паспорт, начальник отделения милиции, который очень хорошо знал мою семью, провел со мной разъяснительную беседу. В которой попытался мне объяснить, что, дескать, жить тебе в дальнейшем с такой фамилией и национальностью будет сложно. – Но Кутиков звучит как русская фамилия. – Нет, Кутиков – это еврейская фамилия. Так вот, я ему ответил: у меня есть дедушка, у меня есть бабушка, у меня есть мама, у меня есть масса родственников, которые носят фамилии Кутиковы, Роднянские, Хотинские. Я их уважаю. Они очень хорошие люди. И я буду носить национальность тех людей, которые меня воспитывали, с которыми я жил, и у которых я учусь. – Расскажите о дедушке, – он, кажется, занимал высокий пост в авиационной промышленности. – У дедушки, его звали Наум Михайлович, а точнее – Наум Моисеевич (тогда многие номенклатурные работники меняли имена или отчества, для того, чтобы отвлечь внимание от себя), – самая высокая должность была управляющий делами наркомата авиационной промышленности. Серьезный пост. Но вообще, деду, конечно, «везло» в жизни. Он был дважды исключен из партии, дважды восстановлен… – По «национальному» признаку? – Нет, там причина была совсем не в этом. Первый раз он попал под репрессии в конце 30-х. И остался жив только потому, что был знаком лично с Поскребышевым. Тот сделал так, что дедушку лишили партийной принадлежности, лишили званий. Но не расстреляли и не посадили. А спустя небольшой достаточно срок дедушка стал замдиректора 19-го Авиационного завода. Потом, во время войны, работал в министерстве вооружений, и затем уже в наркомате авиационной промышленности. Наркоматом тем руководил родной брат Лазаря Кагановича. И когда прошел знаменитый съезд, и был развенчан культ личности, деда второй раз исключили из партии. Теперь уже за то, что работал с Кагановичем. Несколько лет дедушка был просто безработным. А однажды, совершенно случайно, на улице встретил бывшего сослуживца, которому когда-то сам еще давал рекомендацию в партию. Этот человек, по фамилии Максаков, в будущем стал заместителем председателя Гостелерадио, т.е. достаточно известным деятелем. Так вот он дедушку встретил, спрашивает: «Наум, как дела?» Дед рассказал, что уже два года сидит без работы. В тот момент Максаков руководил трестом высотных домов и гостиниц. Он взял деда к себе, восстановил в партии. Потом дед стал заместителем начальника этого треста… – Так это дедушка заинтересовал вас еврейской традицией? – Нет, в нашей семье вообще этим вопросом не интересовались. По умолчанию. У матери в паспорте, конечно, было написано, что она еврейка. Но я не особо задумывался на этот счет. Вплоть до того, как стал устраиваться на киностудию Минобороны звукооформителем. Там меня мордой об стол и ударили в первый раз по-настоящему. Два с половиной месяца мурыжили, кормили завтраками. Начальник цеха звукозаписи звонит, спрашивает: почему не выходите на работу, мы держим единицу специально для вас? Я говорю: а вы спросите у своего отдела кадров. Перезванивает минут через 20: приезжайте, говорит, все вопросы решены. Я приезжаю в отдел кадров. Уже в сто двадцать четвертый раз. Там сидит полковник, который мне заявляет: «Ну, тебе как объяснять: русским языком, еврейским? Или, может быть, как-нибудь сам поймешь?» Хотел ему запустить пресс-папье в морду. А потом понял: ну что это изменит? Ничего. Повернулся, хлопнул дверью и ушел. Ну, значит, евреям не место на киностудии. – Не то, что в группе «Машина Времени». И вы, и Макаревич, и Маргулис, и Подгородецкий… В общем, не рок-группа, а сионисткая ложа какая-то. *** – То, что выросли без отца, как-то сказалось? – Да, я стал больше уважать женщин. Вообще, считаю, мир держится на женщинах, а не на мужчинах. Это мужское заблуждение, что мир этот – мужской. На самом деле он женский. – Что о жене в таком случае скажете? – Скажу то, что все положительные изменения, которые происходили во мне за последние двадцать с лишним лет, – исключительно ее заслуга. Она по специальности художник-постановщик: училась в мхатовском училище, была одной из лучших учениц Шейнциса, работала в Вахтанговском театре, преподавала в Институте культуры. Потом, когда дочка подросла, жена совершенно неожиданно решила поменять специальность. Поступила в Архитектурный на факультет ландшафтного дизайна, параллельно закончила четыре курса японской академии школы Согэцу. Сдала экзамен, получила имя японское и теперь имеет право открывать школы по всему миру. – Дочке за что может от вас достаться? – Только за то, что плохо учится. – Не позавидуешь жениху ее будущему. С таким-то тестем… – Если он будет любить мою дочь, и я буду видеть, что это искренне… Моя дочь для меня ведь всегда – моя дочь. А мужчина, с которым она живет: муж или товарищ, – будет всего лишь мужем и товарищем. Я знаю жизнь достаточно хорошо. Меня очень тяжело обмануть. К тем ребятам, с которыми она общается сейчас, отношусь спокойно. Главное, чтобы ее не обманывали, не унижали ее чувство собственного достоинства, ее интеллект… Вот вы задавали вопрос: мог бы я убить человека? Если кто-то оскорбит мою дочь, унизит. И тот человек будет заслуживать того. То да, он это получит. Не заржавеет… И не засахарится.