Леонид Лиходеев в лихую годину

Леонид Лиходеев — золотое перо, фельетонист советского времени, остро бичевавший его недостатки («У нас произошло перепроизводство гордости различными достижениями») и мечтавший о приходе рынка. «Что нам нужно?» — спрашивал он обычно друзей по телефону. И те должны были отвечать: «Нам нужен рынок». И вот рынок пришел… Пришел рынок и ударил, прежде всего, по литературе. Не Белинского с Гоголем с базара понесли. И не замечательные книги Леонида Лиходеева. А стали судорожно покупать детективчики и дамские истории про то, как обосноваться на Рублевке и стать миллионершей. Произошло резкое разкультуривание масс. Предельно снижена интеллектуальная планка. И, как предрекал Лиходеев, «люди задыхаются без идеалов. Без идеалов они начинают хрюкать». Ну, что ж, под это хрюканье и веселое сопение давайте вспомним замечательного человека и писателя — Леонида Израилевича Лидеса, известного под псевдонимом Лиходеев. Разгребателя всевозможных глупостей и несуразностей в лихую советскую годину. Еще в 1951-м появилась грозная статья Михаила Бубеннова, направленная против «космополитов», где упоминался и молодой поэт Леонид Лидес, посмевший назваться Лиходеевым (скрытый враг?). Лиходеев по этому поводу вспоминал: «Бубеннова беспокоило мое еврейское происхождение. А я ощущал тогда даже не страх, а неприятность, гадливость, дискомфорт. Ведь я вырос, как и мое поколение, веря в понятие о человеке, независимо от его происхождения. Я прошел войну, где тоже разговора о национальности не было. Та «борьба с космополитами» была диким вбиванием, вколачиванием извне в мышление народа. Было, повторяю, просто противно, стыдно было за Бубеннова». Но — в сторону Бубеннова: он — классик патриотов-почвенников. Лиходеев совсем из другого лагеря — нормальных, здравомыслящих писателей, интернационалистов. Леонид Лиходеев родился 14 апреля 1921 г. в Юзовке (ныне Донецк). «На стене моей комнаты два портрета — отец и отчим. Отец был обычный еврейский парень, обладавший от природы великолепным голосом, жил в Гуляй-поле, махновской столице. Но были там местечковые понятия, что петь просто так — для забавы — не годится. А кантором стать не хотел. Он убежал в Одессу, там собирался стать слушателем консерватории, денег не было, работал грузчиком, подхватил чахотку… И умер. Я знал его 17 лет. А вот отчима — 47. Он был… «убийцей» Горького. Просто так взяли и обвинили в «убийстве» пролетарского писателя. Выкарабкался он живым и после войны восстанавливал Донбасс. История отца и отчима проходит в двух томах моего «Семейного календаря». Но о «Календаре» чуть позже. В Юзовке мальчик Леня с удовольствием ходил в «первый в стране Дом художественного воспитания детей». Воспитатель Дома, Александр Чертов, позднее вспоминал «трех мушкетеров» — трех любознательных мальчишек, будущих поэтов — Леонида Лиходеева, Юрия Левитанского и Семена Соколовского (впоследствии актера). Студентом Одесского университета Лиходеев добровольцем ушел на фронт, хотя не был военнообязанным (туберкулез). Освоил профессию фронтового газетчика: бил врага разящим словом («С лейкой и с блокнотом, / А то и с пулеметом…»). И очень гордился медалью «За отвагу». Демобилизовался по болезни и поступил учиться в Литинститут в Москве. В литературу тогда еще Лидес вошел в 50-е годы как поэт (сборники «Покорение пустыни», «Своими, глазами», «Открытое окно»). Казалось бы, рифмуй и дальше, но оставил поэзию и окунулся в другую стихию — художественную прозу и документальные очерки. Все удивлялись, почему? С легкой улыбкой Лиходеев написал рассказик «Как я был поэтом». Точнее бы: «Как я перестал быть поэтом». «У меня никогда не было спецдяди, поэтому мне всегда было трудно. То есть писать еще туда-сюда, но печататься — тяжело…» Нет, причина была, конечно, другая: Лиходееву оказались тесны лирические рамки, ему хотелось чего-то большего. И на свет появились очерковые книги: «Поездка в Тофаларию» (1958), «Волга впадает в Каспийское море» (1960). И сюжетная повесть «Я — парень сознательный» (1971). Поездки по стране, близость к народной жизни побудили совершить еще один поворот: он стал фельетонистом. В те славные времена фельетоны стали особым жанром. Его авторам дозволялось обличать как угодно громко и хлестко, но только низшее звено — продавцов, дворников и прочих смертных. Бессмертных трогать было нельзя. Они находились как бы в заповедной зоне, где охота была запрещена. Лиходеев не пошел проторенными дорожками. Объектом его внимания стали не конкретные люди, а явления, человеческие и социальные язвы. Из-под лиходеевского пера выходили фельетоны-размышления, фельетоны-анализы. Но при этом они сохраняли и иронию, и юмор, и хлесткость. «Страна развитого очередизма», «Самый читающий между строк народ», «КГБ-боязнь» и прочие словесные сочетания обретали популярность, как крылатые фразы. Известность Лиходеева как фельетониста была огромной. Многие главные редакторы опасались его печатать и все же печатали. Часть сатирических произведений Лиходеева попала в его книги: «Цена умиления» (1967), «Звезда с неба» (1969), «Искусство — это искусство…» (1972). Но Лиходеев не хотел быть простым обличителем — слишком мелко. Обличая, он пытался найти истоки и корни данного явления. В 1959-м написал фельетон, направленный против стяжательства (лакомая тема тех лет). Приобретать, хватать, копить, при случае и уворовать — вот цель жизни отдельных «неправильных» граждан. Так сказать, вот оно мурло мещанина! Но Лиходеев не был бы Лиходеевым, если бы не стал размышлять о сути проблемы: почему так притягивает к себе частная собственность? «Мое пионерское прошлое дало себя знать… когда я писал фельетон, — признавался позднее. — Детская нетерпимость делала свое дело… Мы не замечали, или не хотели замечать элементарные экономические несуразицы, которые поставляло время. Лед и пламень, коса и камень, поэзия и проза, физика и лирика и все другие диалектические компоненты все время пытались напомнить нам, что не всякий сук следует рубить. Но мы были выше этого. Мы были вооружены святым словом, оберегавшим нас от скверны…» Он размышлял о том, что завело страну в тупик: государственная собственность, тотальное планирование и нормирование, отсутствие воздуха конкуренции… «Презрение к частной собственности нашло выражение в законодательстве. Это презрение было профессией фининспекции, планирующих органов, милиции и литераторов… Если рынок зашел в подполье, он порождает стихию в таких отвратительных формах, о которых ни в законе сказать, ни в фельетоне описать…» Люди старшего поколения помнят сладкое слово «дефицит» в устах героя Аркадия Райкина, благополучие которого держалось именно на дефиците товаров и услуг. Об экономических болезнях общества повествовала книга Лиходеева «Гвоздь в сапоге» (в заглавии использован образ Маяковского: «Я знаю — гвоздь у меня в сапоге / кошмарней, чем фантазия у Гете!»). Книга оказалась чересчур смелой и потому осталась неопубликованной. А Лиходеев упорно продолжал верить в необходимость рынка, это стало у него неким идефиксом. Именно из-за отсутствия рынка, считал он, «поэт в России больше чем поэт, а корова — меньше, чем корова». Но вот пришли 90-е годы: Горбачев, реформы, ускорение, гласность… Пошли, как выразился Лиходеев, «вопросы какие-то дельные, зрелые, увесистые, как хорошие дыни». Народ, неожиданно повзрослев, снял короткие госплановские штанишки и стал интересоваться: «А что происходит вокруг и, разумеется, кто виноват и что делать?..» В новой обстановке сатирикам, юмористам и фельетонистам творить оказалось непросто. Но у самого писателя никакого кризиса не было. Помимо отдельных публикаций, у Лиходеева постоянно выходили книги: «Б-ги, которые лепят горшки» (1983), «Семь пятниц» (1986), сатирический роман «Средневозвышенская летопись» (1992). Роман успела прочитать Елена Сергеевна Булгакова, которая сказала: «Миша был бы доволен». А еще вышли книги: о Петре Заичневском, который сочинил прокламацию «Молодая Россия» 19-ти лет от роду, сидя в тюрьме; о Николае Бухарине; автобиографическая повесть «Жили-были дед да баба» (1993). При всем этом Лиходеев умудрился написать еще «в стол» громадный роман в 104 печатных листа — «Семейный календарь, или Жизнь от конца до начала». Автор не надеялся, но, к счастью, трехтомная эпопея увидела свет. Прямо по стишку: «Не думали, братцы, мы с вами вчера, что ныне воскликнем «Ура!» Понимая, что роман прочтут не все, старался максимально довести свои взгляды до широких масс через газеты. В публикации «Наш паровоз, вперед лети….. или постой, паровоз, не стучите, колеса…» («Книжное обозрение», 13.06.1990) излагалась история, как подпольная большевистская партия создала подпольное государство, которое было «построено на том, что обыватель не мог нигде взять кусок хлеба, кроме как из рук чиновника. Поэтому он вынужден был кривить душой, подлаживаться, подтасовывать, лжесвидетельствовать, крутиться… Свободное государство начинается тогда, когда у человека появляется возможность свободно заработать кусок хлеба, не оглядываясь на начальство. А партийные функционеры как раз и борются (и не всегда безуспешно) за то, чтобы оставить несвободу человека, чтобы он кормился по их подпольному усмотрению…» Что мы и видим с вами сегодня, спустя 16 лет, когда засилье и произвол чиновников достигли апогея. Незадолго до смерти вышла очередная статья, прозвучавшая, как выстрел: «Жить-то когда?» «Советская власть оставила нам не только серп и молот и не только красные стяги. Она нам оставила также замороженное дыхание и десятилетиями воспитываемую страсть к надутому представительству, к спесивому безделью и безответственности. Перемножьте эту страсть на размороженные звуки — и вы получите то, что имеете…» У Вергилия есть фраза: Horresco referens («Содрогаюсь рассказывая»). Возможно, ничто не проходит бесследно. Тяжелая онкологическая болезнь подстерегла Леонида Лиходеева. «Чувствую себя с каждым днем все хуже. Кончится это все тем, чем должно кончиться….. Я не боюсь смерти. Я боюсь предшествующей ей беспомощности», — признается больной писатель. Он умер 6 ноября 1994 года в 73 года. «Я не доживу до нормального общества…», — сетовал он, в то же время отмечая: «Страна обречена на человеческую жизнь». Формула, конечно, утешительная, но излишне оптимистическая.