Еврейские страхи Василия Розанова

Как определить Розанова? Кто он? Философ, религиозный мыслитель, писатель, публицист, эссеист, — все это правильно, но как-то уж очень общо и расплывчато, учитывая его эксцентричность и противоречивость, как в творчестве, так и в жизни. «Русский Ницше» — это как комплимент. Человек с «двоящимися мыслями» — это критика. «Шелудивая собака» — уже ругань, так, кстати, назвал Розанова Леонид Андреев. Розанов — это Распутин русской философии и публицистики, метафизик мещанского духа. «Чувствительный и хладнокровный» — по определению Сергея Трубецкого. «Монтень с авоськой», как выразился Мераб Мамардашвили. А вот оценка Николая Бердяева: «В.В. Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне приходилось в жизни встречать. Это настоящий уникум. В нем были типические русские черты, и вместе с тем он был ни на кого не похож. Мне всегда казалось, что он зародился в воображении Достоевского, и что в нем было что-то похожее на Федора Павловича Карамазова, ставшего писателем. По внешности, удивительной внешности, он походил на хитрого рыжего костромского мужика. Говорил, пришептывая и приплясывая. Самые поразительные мысли он иногда говорил на ухо приплевывая… Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова… Сам о себе Василий Розанов рассыпал по своим книгам бесчисленные признания. «Я был рожден созерцателем». «Грусть — моя вечная гостья. И как я люблю эту гостью». «Я задыхаюсь в мысли. И как мне приятно жить в таком задыхании. Вот от чего жизнь моя сквозь тернии и слезы все-таки наслаждение». Как правило, писатели скрывают свои подлинные мысли, а Розанов, напротив, весь раскрывается, ничего не тая. «Моя душа, — говорил он, — сплетена из грязи, нежности и грусти. Это золотые рыбки, «играющиеся на солнце», но помещенные в аквариум, наполненный навозной жижей. И не задыхаются. Неправдоподобно. И, однако, так». Если б только золотые рыбки! Но в розановском аквариуме резвились и прожорливые щуки, и устрашающие акулы. Щуки и акулы — это антисемитизм Василия Васильевича, ярко проявившийся в «деле Бейлиса». Розанов был среди тех, кто доказывал, что Бейлис убил мальчика Ющинского, чтобы напиться крови. За этот бред Розанова исключили из Религиозно-Философского общества. Но он не унялся и продолжал клевету в антисемитских брошюрах (1914): «В соседстве Содома», «Европа и евреи» и «Ангел Иеговы у евреев». Сыпал махровыми афоризмами: «Потерся об еврея — загадился». Утверждал, что евреи в России — это «собачья свадьба» в семь миллионов голов. «Конечно, она съест всех и разорвет всякого, кто встретится… Стая бежит. Воет. Преуспевает. Все одолевает. И вот «весь еврейский вопрос». Такая жгучая неприязнь вызывает оторопь и недоумение: откуда у умнейшего человека эта паранойя? Она не свалилась с неба. Выражаясь современным языком, у Розанова были две навязчивые фишки: пол и еврейский вопрос. Он постоянно сравнивал евреев с русскими и считал, что евреи более активные, более приспособленные и жизнестойкие, чем русские. Уровень их выживаемости значительно выше, чем у титульной нации, как мы говорим сегодня. В книге «Опавшие листья» Розанов утверждает: «Сила еврейства в чрезвычайно старой крови… не дряхлой: но она хорошо выстоялась и постоянно полировалась (борьба, усилия, изворотливость). Вот чего никогда нельзя услышать от еврея: «Как я устал» и — «отдохнуть бы». Удивительна переписка русского Розанова с евреем Гершензоном, где сражение ведется с открытым забралом. И вот как Розанов представлял своего адресата: «Мих. Осипов. Гершензон к печали русской и стыду русских — лучший историк русской литературы за 1903‑1916 гг., хотя… он слишком великолепен, чтобы чуть не было чего-то подозрительного. «Что-то не так». «Он такой русский». Но у русского непременно бы вышло что-нибудь глуповато, что-нибудь аляповато, грубо и непристойно. У него «все на месте». И это подозрительно. Я думаю, что он «хорошо застегнутый человек», но нехороший человек. В конце концов, я боюсь его. Боюсь для России…» Боится Розанов Гершензона, а сам к нему так и тянется: интересно!.. В сентябре 1909-го он пишет: «Увидав конверт, я подумал: «это от милого Гершензона». Спасибо за тон письма. Итак, — будем дружны. Антисемитизмом я, батюшка, не страдаю: но мне часто становится жаль русских — как жалеют и детей маленьких, — безвольных, бесхарактерных, мило хвастливых, впечатлительных, великодушных и ленивых. Что касается евреев, то, не думая ничего о немцах, французах и англичанах, питая почти гадливость к «полячишкам», я как-то и почему-то «жида в пейсах» и физиологически и художественно люблю и, втайне, в обществе, всегда за ними подглядываю и любуюсь. Это вытекает, из большой моей fallичности, т.е. интереса к полу и отчасти восторга к полу: — в отношении сильного самочного племени. Мне все евреи и еврейки инстинктивны милы…» Вот эти постоянные сравнения, эти захватывающие дух качели «русский — еврей» буквально завораживают Розанова. Он порой мечется между «да» и «нет», между юдофильством и юдофобией. «Евреи — выживут, а русский народ погибнет — в пьянстве, распутстве, сводничестве, малолетнем грехе», — из другого письма к Гершензону (конец 1912). И там же: «Конечно, евреи умнее (ибо исторически старее) русских и имеют великое воспитание деликатных чувств, деликатных методов жизни — от Талмуда, от законов Моисея, да и оттого, что все дурное и слабое выбито погромами, начатыми в Испании…» Погромы как благо? Еще один розановский парадокс. Розанов в письмах отдает дань восхищения книгам Гершензона и нападает на своих братьев-русских: «И вы, черви русские, антисемиты, Балашовы и Розановы, ничего не поделаете с тем фактом, что я буду о вас и вашей истории писать так хорошо, как вы сами не сумеете, и ума не хватит, и таланта нет. Хорошее всегда хорошо, и поскольку хорошо — оно непобедимо… А у меня, дорогой, именно когда беру Ваши книги в руки — душа плачет: куда же русские девались? Все разбежались по Парижам и Берлинам. Я ужасно плачу о русских, ибо думаю, что погибает самое племя, что вообще попирается все русское …» Розанову постоянно мерещится наступление евреев на «наших». «Евреи подходят к русским с содомическою улыбкою обоюдополого существа… и говорят: «Какая вы талантливая нация», «какое у вас широкое сердце», и под этим звучат только — «отдай мне, пустой человек, все, что можно…» И подчас розановский текст взрывается воплем: «Иго еврейское горчайше монгольского, не «угрожающее», а — наставшее теперешнее… Царь, слышишь ли ты вопли наши? Одна против евреев надежда — Царь. Оттого-то «вытолкнуть из России» Царя, подорвать в русских (молодежь) авторитет Царя, поднять восстание на него — их лозунг…» Боль за Россию — пронзающая боль Василия Розанова. «У нас нет совсем «мечты своей Родины»… У греков есть она, была у римлян, у евреев есть, у французов есть — chere France, у англичан — старая Англии, у немцев — «наш старый Фриц». Только у прошедшего русскую гимназию и университет — «проклятая Россия». Как же удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии «ниспровержения государственного строя»?» Розанов снова и снова возвращается к национальному противостоянию и с печалью подводит итог: «Вообще, «спор» евреев и русских или «дружба» евреев и русских — вещь неоконченная и, я думаю, — бесконечная». Умирал Василий Васильевич Розанов тяжело («Я постигнут мозговым ударом») — и в голоде, и в холоде. И, тем не менее, написал несколько писем-обращений. В записке «Моя предсмертная воля» неожиданно заявил: «Веря в торжество Израиля, радуюсь ему, вот, что я придумал». Покаяние?.. И в записке «К евреям» (17 / 01 / 1919): «Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой в свете по назначению…» И приписка в конце: «Многострадальный, терпеливый русский народ люблю и уважаю». Земные страхи Розанова закончились. Как никто другой он понимал, что «человек искренен в пороке и неискренен в добродетели», «порок живописен, а добродетель так тускла». Отчего это? Отчего такой ужас? Да посмотрите, как хорош «Ад» Данте и как кисло его «Чистилище», — писал Розанов. И еще: «Душа озябла». Так куда же отлетела озябшая и смятенная душа Василия Розанова? В ад или рай?..