Тонкое звучание струн под несмеяновку

Окончательный продукт — прозрачная жидкость без примесей, разливается по бутылкам. Мы — мама, тетя и я — принимали на грудь этот продукт — грамм по ­50-100 — и начинали смеяться. На кухне столик настолько маленький, что коленки соприкасаются у всех троих, а больше уже никто и не поместится. А больше тете и не нужно было. Она сама двух детей вырастила — Сашку с Женькой. Еще, помню, торт придумала СаЛорЖе — первые буквы имен. Я этот СаЛорЖе одна могла съесть — такой вкусный.

Мы росли все вместе — Сашка, Женька, Илюша и я. Мама с Лорой (папа мой иногда тоже присоединялся) нас пасли то на даче, то в подмосковном Туристе (мы там на лыжах катались), то в Москве, то в Коктебеле. Я тогда, в детстве, и представить не могла себе жизни без них всех. Да вот, пришлось.

Илюшка первый уехал в Иллинойс, потом мы с Саней — он в Израиль, я в Филадельфию, ну, а потом и Женька...

У нас у всех свои домашние имена были: Илюша — Илюля-зонтик, Женька — Жексоид или Жекса, Лора — «Тетя Леля из кишки поливала камешки», Нина — Нинсик или Нинуха, папу все Вячеком называли, а меня — Клюква-тронь.

И вот сижу я на кухне с моими любимыми Нинухой и тетей Лелей, и мне так легко, как только в детстве бывает, когда знаешь, нет, чувствуешь, что ты не один, что ты связан некой невидимой пуповиной. И совсем не страшно. И времени нет. И смешно. И радостно. И мы обо всем говорили, не фильтруя, и о тех, кто рядом, о тех, к кому долетишь часа за 3-4, и о тех, к кому чуть дольше. И о тех, к кому не долетишь уже никогда…

Мне казалось, что ниточки так и тянутся между нами и дальше через море и океан, и туда, совсем в неизвестность. И нити эти почти видны, вот только прищуриться надо таким специальным способом, ну и, конечно, несмеяновки выпить. И нити эти не порвать, и ни времени, ни пространства для них нет, и даже Ее, самой страшной, для них не существует. Ведь мы, когда Илюху и Вячека вспоминаем, вот они, здесь, с нами…

А ночью, в Москве, начиналось — спать я совсем не могла. Да не из-за перемены во времени и не из-за этого идиотского дивана, который прямо-таки разваливался подо мной. А из-за часов на стене, механических. Они тик-так, тик-так, и физически чувствуешь, как в виске отдается.

Тик-так — дяди Люси нет.

Тик-так — тети Глики нет.

Тик-так — папы нет.

Тик-так — тети Агнессы нет.

Тик-так — Илюхи НЕТ!!!

Тик-так — список такой длинный. И думаешь, кто же следующий?.. И холодеешь от неизбежности, и хочется ворваться в спальню, где спят мои любимые женщины, и прижать их к себе и закричать: я никуда вас не отдам. Но понимаешь, что Тик-так не спрашивает. И ты перед этим Тик-так беспомощен. И все холодеет.

Так что ж получается, что ничего нет в этом мире, кроме ниточек этих тоненьких? И ничто другое не важно — ни страны, ни границы, ни национальности, ни религии, ни политические воззрения. А только они, а по ним течет она — самая бесценная и безграничная, та самая Любовь. Все, что остается, это тихонечко настраивать эти нити и легонько так по струнам, прищурившись специальным способом, под несмеяновку...

Лиза ФАКТУРОВИЧ, 

Нью-Йорк – Москва – Нью-Йорк