Они могли не стрелять

Жертвы и герои
– Меня называют героем, который пошел против своего народа. Это неправда, — этими словами Рута Ванагайте обратилась к собравшимся. — Правда только в том, что я решила написать книгу о Холокосте, не будучи профессиональным историком.
О Холокосте я не знала буквально ничего, ведь я родилась в Советском Союзе, где такого понятия не было. Пока Литва была частью СССР, мы все знали только то, что нацистские завоеватели уничтожали мирное советское население. Когда же в 1989 году Литва обрела независимость, на памятниках в местах массовых расстрелов слова «мирное советское население» были заменены на слово «евреи». И мы узнали, что 200 тысяч евреев — 96% еврейского населения Литвы — были убиты нацистами, причем большинство погибло в 1941 году. Так что после войны литовская еврейская община насчитывала не более 2-3 тысяч человек.
Однако версия о том, кто совершил эти убийства, не изменилась со сменой политической системы в стране: как и в советские времена, мы знали, что евреев убили фашисты при помощи некоторых местных предателей. Мы все — и мое поколение, и поколение моих детей — были уверены, что местные литовцы в жизни не стали бы убивать евреев, если бы немцы их не заставили под угрозой смерти.
Существовала еще тема еврейской собственности: все мы знали, что евреи хотят вернуть себе собственность, принадлежавшую убитым родным. Эти разговоры нас обескураживали: чего можно хотеть от нас, если всю собственность забрали немцы?
Так мне виделась эта проблема до 2015 года.
При этом было осознание того, что мы, литовцы — жертвы и одновременно герои. Мы — жертвы, которым довелось жить долгие годы сначала под российской, потом под немецкой и, наконец, под советской оккупацией. Но мы — и герои, которые первыми вырвались из Советского Союза.
Такой национальный нарратив* нам необходим, чтобы излечить свои травмы.
И, разумеется, свои герои есть в каждой семье. У меня у самой был дедушка, который боролся против Советов. Правда, как я впоследствии узнала из архивных материалов, в июле 1941 года он входил в комиссию своей деревни, которая снабдила немцев списком советских активистов, расстрелянных через несколько дней. Всего-то 11 человек, в основном евреев, что не удивительно: советскими активистами были именно евреи. Такое мнение распространено в литовском обществе.
Другой наш родственник был в 1941 году начальником полиции Паневежиса, где были расстреляны 10 или 20 тысяч местных евреев. Кто его знает, какое он имел к тому отношение? В 1944 году он сбежал в Америку, поселился в Бостоне под женским именем и присылал нам с сестрой джинсы и пластинки. Может, и не герой, но милый человек с женским именем…

Злодеи или жертвы
А все дело в том, что евреи — не наши, и никогда нашими не были. Бабушки рассказывали, что евреи добавляли христианскую кровь в мацу, им говорили об этом в церкви — и поэтому нам опасно выходить на улицу в темное время. Потом евреи превратились в коммунистов, которые депортировали литовцев. Короче говоря, евреи — зло во все времена.
После появления моей книги я не раз выступала перед еврейской аудиторией и с удивлением увидела, что евреи не считают себя сильными. Они считают себя жертвами. Между тем, для христиан из Восточной Европы евреи были самыми сильными, всегда замышляющими злодеяния против добропорядочных людей.
С этими предрассудками невозможно бороться — им слишком много веков.
И когда я обратилась к теме Холокоста, я увидела, как эти суеверия работали во время войны. Мои соплеменники убивали не безвинных людей, не немощных стариков, не беспомощных младенцев — они расправлялись со злом. Они защищали свой народ от тех, кто превосходил их по силе. Эта логика руководит многими христианами, разделяющими антисемитское мировоззрение. Евреи — самые сильные, и те, кто поднимаются на борьбу с ними — герои.
Война и Холокост на некоторое время изменили это представление — евреи превратились в жертв, но теперь старый стереотип вновь набирает силу.

Откровение
И вот 2015 год. Я попадаю на конференцию и слышу, что все мои представления о войне, о том, что евреев убивали нацисты при пособничестве некоторых местных предателей, всё, что нам рассказывали в школе — неправда.
Историк, выступавший на той конференции, рассказывал о пирамиде смерти, действовавшей по всей Восточной Европе, включая Литву, о том, как местное население убивало собственных евреев, а также и тех евреев, которые прибывали в их города и местечки из Западной Европы. Жители Западной Европы своих евреев не убивали, но сажали их в поезда, которые уходили на восток.
Литовское правительство, являвшее собой вершину пирамиды смерти, приветствовало Гитлера и поддерживало его во всем, будучи уверенным, что Гитлер даст нам независимость от Советов: нам, украинцам, полякам — всем. И хотя Гитлер никому не обещал независимости, таково было наше представление, основанное на событиях Первой мировой войны.
Итак, 24 июня, когда нацисты вошли в Литву — во все учреждения на свои посты вернулись чиновники, занимавшие их до прихода Советской власти: 33000 человек пришли работать в административные органы страны, оккупированной нацистами — в правительство, муниципалитеты, полицию. Это был первый уровень пирамиды смерти. Второй уровень составляли комиссии по типу той, в которой заседал мой дед, комиссии, которые помогали бороться с советскими активистами и евреями. Третий уровень — 15-20 тысяч молодых людей, вступивших в военизированные отряды полиции, которые должны были стать основой будущей независимой литовской армии.
Поначалу эти отряды охраняли дороги, вокзалы, аэропорты. Через несколько дней им поручали охрану советских активистов, которых держали в школах или синагогах. А еще через несколько дней они должны были доставить этих активистов куда-то в лес. И когда они оказывались перед рвом — было поздно говорить «нет». Да и как откажешься? Тобой командуют офицеры, тебе доверило это дело твое правительство, ты хочешь быть лоялен по отношению к своим друзьям, к своей стране.
И наконец, последний уровень пирамиды, который охватывал уже все без исключения слои населения. Тут речь об имуществе.
Что присвоили себе немцы после убийства 200 тысяч евреев? Только то, что поместилось в их чемоданы: деньги и драгоценности.
А остальное? Пятьдесят тысяч зданий — жилые дома, аптеки, магазины, синагоги, школы, библиотеки… Мебель, посуда, кухонный скарб, белье, одежда, обувь… Все это было присвоено литовцами. И это был не грабеж, а справедливая социальная политика местной администрации. Как только евреев угоняли в гетто, специальные комиссии, созданные во всех городах и деревнях, распределяли еврейское имущество среди местного населения. Все делалось с умом — имущество еврейских аптек отправляли в аптеки и больницы, имущество еврейских школ доставалось школам…
Но евреи-то в это время были еще живы, они были в гетто неподалеку. Откуда литовцам было известно, что евреи не вернутся домой? Они на это просто надеялись. И их надежды оправдались.
Вот такой рассказ я услышала на конференции. И поняла, что должна сама провести расследование и узнать — кто же говорит правду: наши школьные учителя или этот ученый.
 

Собственные изыскания
Я начала свою работу в библиотеке академии наук, где собраны научные статьи на эту тему — заумно написанные труды, вместившие несметное количество цифр, дат, деталей: что, где, когда совершил тот или иной батальон… Но все эти труды никак не повлияли на официальную версию произошедшего, не нашли отражения в школьных учебниках — никто в стране об этом не знал.
К тому моменту я была известным в стране писателем и приносила хорошие деньги крупнейшему издательству. Но когда я заявила о своем намерении написать книгу о Холокосте в Литве, издатель выразил недоумение: как я могу браться за тему, в которой ничего не смыслю. Но уступил, когда я сказала, что хочу исследовать эту тему вместе с читателем: вместе с ним сидеть в архивах, ездить на места массовых расстрелов, искать свидетелей. Издатель пообещал напечатать 2000 экземпляров этой книги при условии, что на следующий год я напишу что-нибудь поинтереснее.
К счастью, в Литве открыты все архивы НКВД и КГБ. После войны были арестованы и допрошены коллаборационисты — стенограммы допросов может прочесть любой желающий.
За чтением архивов я провела год. И обнаружила, что обыкновенные молодые люди, а вовсе никакие не предатели — в 1941 году, когда было убито большинство литовских евреев, служили немцам добровольно. Все они могли отказаться стрелять. Более того, если литовский офицер видел, что у вооруженного юноши дрожат руки, он отсылал его с расстрела на другие работы. Есть документы о том, что литовцев отправляли на борьбу с белорусскими партизанами, которые на поверку оказывались мирными селянами. Некоторые из литовцев отказывались стрелять. И их спокойно отпускали домой. А взамен им всегда находили более послушных.
Люди могли отказаться! Можно было сменить расстрельный батальон на строительный или вообще вернуться домой. Но они не делали этого! Только в 1942 году немцы ввели контракты, которые закрепляли служащего за батальоном. Но к этому моменту почти все евреи уже были убиты.
Поразительно, но из текстов допросов видно, что все называют евреев не иначе как «обреченными». То есть большинство оправдывало свои действия тем, что на расстрел евреев была воля Господа, а не приказ офицеров или правительства. А в таком случае — какая разница, кто это совершит. Это неминуемо. Но в этой бесчеловечной ситуации литовцы старались быть человечными — не расстреливать ребенка на глазах у отца: стреляли сначала в отца, и только потом в ребенка.
И я поняла, что такое может повториться.
Это открытие и заставило меня написать книгу.
После работы в архивах я попросила Эфраима Зуроффа проехать со мной по местам массовых расстрелов, опросить свидетелей.
У нас в Литве чтут Холокост. В двух-трех-пяти местах проводят церемонии с участием еврейских общин, вице-мэров, гостей из-за рубежа.
Но в стране 227(!) мест массовых расстрелов. Кто знает о них? Кто их посещает? Как их найти? 
И мы поехали с Зуроффым на моей машине, которую он назвал Шоа-мобиль. Мы побывали у 50 рвов. В большинстве этих мест есть памятники — где-то советские, где-то израильские, есть даже памятник, поставленный почему-то британским посольством…
Мы стучались в дома, расположенные рядом с расстрельными рвами. И спрашивали у пожилых людей, знают ли они, что происходила здесь в 1941-м. Большинство знали. Они были детьми в то время и подглядывали из-за заборов, слышали выстрелы, крики и стоны. Они помнят многое. Помнят, какого цвета было небо в тот день. Но за все эти годы мы были первыми, кто попросил их рассказать об этом.
Об этих поездках, разговорах, документах написана моя первая книга о Холокосте в Литве — «Свои».
Многие обвиняли меня в непрофессионализме —  дескать, я, обыватель, пишу о таком сложном периоде истории.
Сегодня я могу ответить на этот укор. Вторую книгу о Холокосте, которая уже почти готова к печати, я написала в соавторстве с ведущим мировым специалистом по Холокосту в Литве немецким историком Кристофом Дикманом, лауреатом Международной книжной премии «Яд ва-Шем», автором двухтомной монографии «Германская оккупационная политика в Литве 1941—1944». Перед Дикманом открыты все существующие архивы и документы: он читает на немецком, английском, иврите, идише, польском, русском и литовском. В отличие от меня он профессионал, глубоко изучивший этот предмет и способный ответить на множество вопросов, накопившихся у меня за время обитания в этой гигантской галактике под названием Холокост в Литве.
Новая книга «И их местные пособники» (слова, взятые из надписей на литовских памятниках жертвам Холокосту) состоит из моих вопросов и предельно простых ответов Дикмана, которые рисуют намного более мрачную картину произошедшего, чем представлялось мне ранее.
Мы знаем, что в Литве никто эту книгу не издаст, поэтому делаем это сами.
Записала и перевела с английского Рита Зильбер, Нью-Йорк
________
*Нарратив — это так называемый «объясняющий рассказ», если пользоваться терминологией американского философа и искусствоведа Артура Данто (Данто А. Аналитическая философия истории. М.: Идея-Пресс, 2002. С. 194).