Скульптор Великой Отечественной

– Студентом 4-го курса Московской академии художеств я принял участие во Всемирном конкурсе на памятник Маяковскому в Москве и получил первую премию. Самый почитаемый мною скульптор Шадр снял на конкурсе свою работу в мою пользу. Я был ошарашен. В конкурсе участвовали замечательные мастера, а я даже не надеялся выйти в финал. И вдруг — война. Решение однозначное: идти на фронт. Для нас, комсомольцев 1940-х годов, страна была дороже жизни.

3 июля 1941-го я попал под Вязьму в составе бригады нашей академии, Московского авиационного, Пищевого и других институтов, располагавшихся в районе поселка Сокол. Без винтовок, с лопатами и кирками в руках мы строили оборонительные рубежи. Немцы высадили в этом районе десант, и ночью мы сделали 40-километровый марш в сторону Смоленска. Снова рыли окопы, строили блиндажи. Немцы стали обходить нас с севера. Погибло много десятиклассников, студентов. Во рвах лежали мертвые ребята...

У нас была единственная машина, и все, кто смог влезть на нее, стремились попасть в Москву. Когда все колеса машины лопнули, мы разбежались по лесу. Немцы бомбили непрерывно. С какими-то незнакомыми людьми я спрятался в стогу сена. Бомба рванула рядом, меня контузило. Не слышал, не говорил, только глаза видели. Меня госпитализировали в Москву, оттуда в Самарканд, куда эвакуировалась наша академия. В Самарканде нашел госпиталь, где работал профессор Воячек — крупнейший отоларинголог из Ленинграда.

Пролежал в госпитале 2,5 месяца, слышал уже хорошо, но говорил с трудом. Попросился на фронт. Меня направили на Северный флот военным художником и поручили камуфлировать корабли. До войны мы с товарищами делали зимними ночами большие ледяные скульптуры. Утром, выходя из дома, люди радовались нашим работам. Решил сделать такие же фигуры на Севере. Начальник Дома офицеров города Полярного приказал матросам натоптать 10-метровые болванки снега. И я вылепил две скульптуры. Одну посвятил освобождению Москвы от блокады в декабре 1941-го; вторую — подвигу моряков, списанных с кораблей для защиты Севера в районе Западной Лицы.

Командующий Северным флотом адмирал Арсений Головко, увидев эти скульптуры, спросил, кто их сделал. Доложили: рядовой Кербель, присланный из Москвы в качестве военного художника. Головко вызвал меня, сказал: «Таких хреновых матросов, как ты, у меня пруд пруди, а вот скульпторов нет. Мы войну выиграем наверняка, надо увековечить наших героев». Спросил, что мне для этого нужно. Я ответил: герои-летчики.

Летевший из Полярного в Москву бомбардировщик ТБ-3, пилотируемый полярным летчиком Бузаевым, должен был привести мне 2 тонны глины и гипс.

О том, как мы в метель и буран долетели в Москву и вернулись в Полярный, как доставали нужные мне материалы, можно написать книгу. Бузаеву из знаменитого Сафоновского авиационного полка я сделал памятник. После гибели Сафонова командиром полка стал 20-летний летчик Герой Советского Союза Сбигнев. Он погиб в 1942-м. В 1943-м я сделал и ему памятник.

Работал сначала в землянке, потом в разбитой хибаре. Привез бочку глины, гипс и написал плакат: «В сутках всего 24 часа, торопись!»

Комфлота Головко сказал мне: «Твоя война — увековечить героев». Я считал это большой честью.

Моя вторая работа в Сафоновском полку — скульптура Героя Советского Союза летчика Сорокина, потерявшего обе ноги. В бою он не смог определить, кому принадлежит аэродром, и сел на немецкий. Убив в драке немца, весь израненный, трое суток полз к себе, как Маресьев, и отморозил ноги. В госпитале их ампутировали. И он заявил: «Застрелюсь или дайте мне возможность летать. Я должен мстить!» Ему сделали специальные протезы. При первом же вылете сбил «фокке-вульф». Впоследствии уничтожил еще несколько немецких самолетов.

Я вылепил бюсты комфлота Головко, летчика Бокия и других. Когда меня перевели к подводникам, сделал 30 монументов и два портрета. Памятник Сафонову был одобрен Сталиным, ему посылали политдонесения в виде образцов памятников дважды Героям. Тогда был принят указ о создании скульптур на родине всем дважды Героям Советского Союза. Я сделал много таких работ. Последний — дважды Герою космонавту Леонову.

Кончалась война, на флот прибыло распоряжение Жукова: старшину 1-й статьи Кербеля откомандировать в Москву для установки мемориалов Победы. Мне присвоили звание лейтенанта, хорошо экипировали и на самолете направили в Москву. Нас со скульптором Владимиром Цигалем, воевавшим на Черном море, на Малой Земле, принял генерал Телегин и направил в Берлин.

Остановились недалеко от Зееловских высот, в 70 километрах от Берлина, где в конце войны шли жестокие бои. Жуков со своим штабом находился в Бабельсберге, рядом с Потсдамом. Я долго тренировался, как отдавать по-морскому честь. Вошли мы в заставленный книгами зал, где находился ­адъютант Жукова генерал Варенников. Вдруг стеллаж раздвинулся, и мы увидели Жукова. Он вышел нам навстречу. Мы отрапортовали. Он по-простому сказал: «Ладно, садитесь, у меня к вам дело. Победа близка, нам еще предстоит разминировать Берлин, накормить людей, не причастных к войне. А вам — за три месяца сделать три памятника: первый у рейхстага — нашим героям, погибшим при штурме Берлина; второй на Зееловских высотах — танкистам; третий — на Одере, польским и нашим войскам».

Я сказал Жукову, что за три с половиной месяца сделать это невозможно. Жуков ответил: «А взять Берлин за одну ночь возможно? Мы откроем «Кунстакадемию», с англичанами договорюсь. Там будете жить и работать. Даем вам роту солдат, продукты, официантку, машину — даем все, что скажете».

Мы сделали эти монументы в срок. Когда 11 ноября 1945-го Жуков открыл первый памятник на Зееловских высотах, выстроили наши войска, англичан и американцев. Были венки от Сталина и союзников. 27 ноября открыли памятник Победы у рейхстага. Сейчас все мемориалы целы. Берлинский немцы недавно реставрировали.

Закончилась война, и началась новая жизнь…

***

Памятник «Скорбящая мать» двум с лишним тысячам погибших евреев, живьем зарытых гитлеровцами во рву под Рудней, Лев Кербель подарил стране. На барельефе под памятником — стихи смоленского поэта Рыленкова: «Я — Мать, я — Родина, как совесть я бессонна, замученных людей я помню каждый стон…» В Москве на проспекте Жукова стоит памятник работы Льва Кербеля выдающемуся маршалу. На Поклонной горе — его скульптура «Скорбящая мать».

Из зарубежных монументов Лев Ефимович самыми значительными своими работами считал прежде всего памятник Победы, выполненный в содружестве с Цигалем. Он посвящен воинам, погибшим при взятии Берлина. Второй, посвященный танковым боям на Зееловских высотах, перенесен в Брест на братское кладбище.

На вопрос о секрете его таланта Лев Кербель ответил просто: «В каждой моей работе — моя душа…»

Майя НЕМИРОВСКАЯ, 

Владислав ШНИЦЕР, Россия