Свет хасидского подполья

Продолжение. Начало в №№ 1042–1045

Как известно, в 1950-е годы некоторых евреев время от времени вызывали в органы и допрашивали, выуживая данные о положении еврейской общины. Понятное дело, мы этого весьма опасались, в особенности тех, кто появлялся в нашей общине или же постоянно находился в ней. Невозможно описать страх, царивший в те годы. Однажды р. Хаим Залман Козлинер сказал, что в той ситуации, в которой мы тогда жили, достаточно было подозрения в стукачестве, чтобы человек переставал для нас существовать. Никакие извинения и аргументы не помогали. Важно отметить, что такие вызовы в КГБ часто происходили вопреки желанию самих людей. Однако когда они попадали в разработку гэбистам, почти невозможно было освободиться от цепких когтей сотрудников органов.

С одним из таких людей у Моше Нисилевича были надежные связи. Дело было так: в 1946 году, когда многим людям нашего круга удалось нелегально перейти границу в Польшу из Львова, Моше также решил попытать счастья. Но он опоздал и только чудом избежал ареста. Однако поскольку его продолжали искать, он изменил свое имя в официальных документах на Шолом Фридман.

Он прибыл в Самарканд под новым именем — Моше Фридман, несмотря на то что в документах он был записан как Шолом. Ведь все знали его по имени Моше. И он не мог изменить свое имя в быту. Но если бы его схватили и стали допрашивать, он смог бы объяснить, что имеет два имени, как водится у многих евреев, — Шолом и Моше, одно для документов, а второе в повседневной жизни. Большинство хабадников в Самарканде, включая меня, не знали, что его настоящая фамилия Нисилевич. Об этом было известно считанным людям, знавшим его в довоенные годы.

Человек, которого мы так опасались, был хорошо знаком с Моше и знал его прошлое, включая неудачную попытку нелегального перехода границы, а также, что он сменил свое имя с Моше Нисилевич на Шолом Фридман... В сущности, именно он сфабриковал для Моше новые документы, поскольку был специалистом в этом деле. Когда активисты нелегальной эмиграции были арестованы, посадили и этого человека. После смерти Сталина он был освобожден из заключения и прибыл в Самарканд.

Когда Моше увидел этого человека, то решил, что он не стукач, как подозревают. Несмотря на то что его завербовали, он остался честным человеком, и скрывал от госбезопасности все, что только удавалось. Моше решил встретиться с ним и переговорить наедине. В течение нескольких лет они подолгу беседовали. В ходе их встреч этот человек рассказывал о своих угрызениях совести в связи с его визитами в органы и признался, что каждая среда, когда по утрам он должен идти в «контору», для него — черный день.

Он говорил: «Ты не можешь представить себе, что представляют собой допросы у них. Следователь атакует меня, как хищный волк, стучит кулаком по столу и угрожает, что уничтожит меня и мою семью, если я все им не расскажу. Я заявляю, что не знаю, что рассказывать. Тогда он приказывает мне идти в подпольный миньян и выяснить, кто туда приходит по субботам — поименно, о чем говорят, чем дышат. И он предупредил меня: знай, что у нас еще есть осведомители, честные и преданные нам люди, которые наверняка расскажут правду. Знай же, что если ты попытаешься увильнуть или соврать нам, будешь страдать до самой смерти».

Все это он рассказывал Моше Нисилевичу под большим секретом, и Моше верил ему и сопереживал его мучениям. Никому в Самарканде не было известно о связи между ними, поскольку Моше держал это в полной тайне. Он знал, что стоит ему кому-то рассказать об их доверительных отношениях, все начнут сторониться и его самого.

Теперь, когда речь зашла о возможности восстановления документов р. Берке, Моше решил посоветоваться с этим человеком и попросить его выяснить, продолжается ли розыск хасида Хейна. Ясно, что прежде нужно было заручиться согласием самого р. Берке. Когда Моше рассказал ему о своем плане, тот чуть не упал в обморок. «Ты совсем выжил из ума?!» — воскликнул он. Однако Моше сумел убедить друга в правильности этого шага. Согласие Берке было получено.

Моше не терял напрасно времени. Он сразу же отправился на встречу со своим знакомым и после предварительной подготовки, как это умел только Моше, постепенно и осторожно начал выяснять, интересуется ли КГБ личностью Берке Хейна. Тот ответил, что никто никогда им не интересовался, и добавил, что если бы Берке разыскивали, то наверняка обратились бы к нему.

Когда Моше передал нелегальному гостю эту информацию, тот был несказанно рад, однако все еще опасался — по старой привычке. Тогда Моше решил организовать личную встречу р. Берке с этим человеком. Это было совсем не просто и весьма рискованно, ибо такое свидание обнаруживало место, где скрывался «беглый хасид». В те дни р. Берке прятался в доме семьи Мишуловин. Они наверняка никогда не согласились бы на визит того человека, ибо встреча ставила под удар их самих. Поэтому Моше решил провести ее втайне, поздней ночью, когда все заснут.

Семья Мишуловин жила в доме с отдельным двором, и Берке прятался в маленькой комнатушке. Условились, что в назначенный час Хейн откроет ворота, они украдкой войдут к нему в комнату и побеседуют при свете свечи. Узнав, что хасид-нелегал хочет встретиться, чтобы лично получить информацию, тот человек весьма разволновался, ведь они не виделись долгие годы, со времени ареста в 1946 году. Ему была хорошо известна запутанная ситуация, в которой находился Берке. Знал он и о его жене и детях. Он знал все.

Глубокой ночью р. Моше пришел со своим знакомым к воротам дома Мишуловин. За несколько минут до этого Берке открыл ворота, и гости сумели сразу проскользнуть к нему в укрытие, где мерцало пламя свечи. Невозможно передать словами о трогательной встрече двух давних друзей. Упав друг другу в объятья, они заплакали навзрыд, потом, расцеловавшись, снова заплакали. И снова расцеловались, и продолжали плакать. После долгой беседы, после того как наш хасид лично услышал от того человека, что имя Берке Хейн не упоминалось в допросах КГБ, он убедился в его искренности.

Тот человек посоветовал восстановить подлинные документы. И вот наконец после этой ночной встречи р. Берке дал согласие. Со временем он официально зарегистрировался в городе и после долгих лет страха обрел легальный статус.

Личный привет от Берке

После перехода на легальное положение страхи р. Берке поубавились, и он согласился наконец написать письмо жене и сообщить, что живет среди хабадников и пребывает в добром здравии. Он все еще остерегался раскрыть свой адрес и даже отказался послать письмо по почте, опасаясь проверки писем сотрудниками КГБ во Львове. Берке сказал, что надо найти человека, который вручит письмо лично Фейге.

Мой брат Берл жил после свадьбы в Сталинабаде (сегодня Душанбе), и как раз в то время, примерно в 1957 году, его направили по работе на конференцию в Москву. Поезд на Москву проезжал через Самарканд. Эли Мишуловин, понимая, как важно передать письмо р. Берке в руки Фейге, а также личный привет от него, встретил Берла на вокзале. Эли дал ему два поручения: во-первых, заехать в Ригу и организовать там среди своих денежную помощь для Берке, во-вторых, отправиться во Львов и передать жене Берке его послание и личный привет. Он вручил письмо в открытом конверте, предупредив, что если Берл захочет, он может ознакомиться с его содержанием. Тот, однако, не осмелился читать чужое письмо, но увидел одну строку, написанную по-русски.

Вот что писал р. Берке своей жене: «Ты наверняка помнишь, что когда мы встречались и решили пожениться, то дали слово: где бы ни быть, где бы ни жить, друг друга не забыть...»

Даже сегодня, спустя много лет, когда я пишу эти строки, меня охватывает волнение. Обыкновенный брак в те годы требовал от людей немалой самоотверженности: молодые, решившие пожениться, говорят не о приобретении дома или мебели, а желают друг другу хранить верность везде и всегда! Не ведая при этом, куда их в те советские годы забросит или разлучит судьба…

Сначала мой брат Берл посетил Ригу, где встретился с хабадниками Исраэлем Певзнером, Мулей Прусом, Ноткой Барканом и другими, тепло принявшими его и щедро пожертвовавшими помощь для Берке. Оттуда он направился во Львов. Опасаясь личных контактов с Фейгой из-за возможной слежки, он встретился с ней в доме моего дяди Давида ­Певзнера, куда пришла Фейга со своей дочерью Фрейдл. Невозможно передать ее радость, когда она услышала от Берла о письме мужа. 

Взяв в руки конверт и увидев почерк Берке, она не могла сдержать слез. Она плакала навзрыд, читая сквозь слезы строки его письма…

Конечно, ей хотелось выяснить подробности, но она не стала расспрашивать Берла, кто он и откуда приехал. Она прекрасно знала, что не стоит задавать таких вопросов. Единственное, что она спросила, видел ли он лично ее мужа? Когда тот ответил утвердительно, казалось, она не поверила своим ушам. Вновь и вновь повторяла Фейга свой вопрос в разных вариациях, желая убедиться, что Берл действительно видел р. Берке. Мой брат рассказал, что он не только видел его, но и ночевал с ним два года в одной комнате. Он добавил, что Берке просил передать ей личный привет и сообщить, что он в добром здравии, проживает среди хабадников и совершенно убежден в их скором воссоединении. Ее счастью не было предела. Тогда-то мой брат Берл понял, какой важной была его поездка во Львов.

Прошел еще один год, пока Берке осмелился открыть жене место своего проживания. Он снял квартиру и попросил ее приехать в Самарканд с младшей дочерью. Наши ребята поехали на вокзал встретить их и привезти на новую квартиру к Берке. Нельзя передать волнение, охватившее их после многолетней разлуки. Волнение же р. Берке при виде его семилетней дочери, которую он в последний раз видел в трехмесячном возрасте, вообще описать невозможно.

Община хабадников Самарканда приняла жену Берке с большим почетом. Мы знали, сколько страданий претерпела эта женщина за долгие годы разлуки и одиночества. Фейга была очень деликатной и набожной женщиной. Она рассказывала, что за год до этого, в 1957 году, ее родители получили приглашение на воссоединение семей с родственниками в Эрец Исраэль, и она сумела убедить их подать документы на выезд. И действительно, родители вскоре получили разрешение и уехали на Святую землю.

Раввин Гиллель ЗАЛЬЦМАН, США

Фотографии из личного архива р. Гиллеля Зальцмана

Продолжение следует