Персональный надзор

Через двадцать минут Рами уже сидел за рулем такси. Заказ на Хайфу — весьма выгодное дельце. Из Тель-Авива туда ходят поезда и автобусы, такси обойдется раз в пять дороже, если не в восемь. При всей нелюбви к горластому Моти сейчас Рами испытывал к нему некое подобие благодарности. Вообще-то своими дурацкими придирками диспетчер попортил ему немало крови. И его манера выражаться, это бессмысленное «короче»… Но выгодный заказ Моти все-таки подкинул именно ему, а не другому таксисту.

На улице Бялика перед домом номер двенадцать стоял старичок — из тех, кого показывают по телевизору в День независимости. Их хлебом не корми — дай пораспространяться о героических годах британского мандата, когда эти старички, тогда еще молодые нахальные ребята, по ночам сидели у костров в открытом поле, охраняя еврейские поселения от арабов, а днем подкладывали взрывчатку под гостиницы с английскими офицерами.

Старичка сопровождала немолодая женщина в очень дорогом платье явно из фешенебельного магазина. У Рами на клиентов глаз наметанный, девять лет таксистом в Тель-Авиве — лучшая школа жизни. Ему стоит лишь окинуть взглядом клиента, и он может рассказать о нем такое, чего в личном деле не отыщешь. Как человек одевается, как ходит, как говорит, как губы кривит — если уметь сопоставить одно с другим, никакой психолог не нужен. А Рами умеет — жизнь научила.

– Вот по этому адресу, пожалуйста, — женщина протянула листок бумаги. — Там и телефон есть, позвоните, если вам не трудно, минут за десять, сестра выйдет и встретит отца на улице. Тебе удобно, папа?

– Удобно, удобно, — проворчал старик. — Мне теперь все удобно.

Рами искоса посмотрел на его лицо, покрытое пигментными пятнами, чуть по­драгивающие руки, безвольно лежащие на коленях. Ну да, явный пионер-первопроходец. Доживает век у детей, мороча им голову рассказами о славном прошлом.

– Вот деньги, — протянула конверт женщина. — Пожалуйста, не спешите, езжайте осторожнее.

Рами молча вытащил деньги из конверта, пересчитал и кивнул.

– Конечно, куда нам торопиться. Довезу вашего отца в полном здравии и спокойствии.

В зеркало заднего обзора он видел, как женщина махала рукой вслед. Сумма в конверте почти на треть превышала тариф. Можно было не спешить. Одной такой поездкой с такими чаевыми он перекрывал дневную выручку.

Семейка, видимо, из богатеньких, но занятых своими делами. Иначе почему бы этой даме самой не отвезти любимого папашку в Хайфу? С другой стороны, ему-то на что жаловаться?! Повезла бы сама — остался бы он без заработка.

Перед самой Хайфой дорога проходила неподалеку от моря. Ветер упруго толкал машину вбок, нес через шоссе песок и прибрежные колючки. Несмотря на ветер, море было гладким, иссиня-бирюзовым. Желтая полоса пляжа пустовала, серфингисты с парашютами еще не появились. Рами любил наблюдать, как они стремительно несутся по водной глади, бесшумные и прыгучие, влекомые вместо ревущего мотора натянутым нейлоном парашюта.

Улица, указанная на листке, находилась на самом верху горы Кармель. Дорогой район, продуваемый морским бризом, чистый, ухоженный. Перед тем как начать подъем, он набрал номер.

– Уже выхожу, — тотчас отозвался приятный женский голос.

«Наверное, младшая сестра», — предположил Рами.

Так и оказалось. Красотка, одетая еще шикарнее тель-авивской, помогла старичку выбраться из машины и расцеловала его покрытые пигментными пятнами щеки с таким жаром, словно не видела папочку лет сто.

– Хорошим, видимо, был дедуля отцом, — подумал Рами, спускаясь в нижний город. — Или наследство большое, вот сестрички и стараются.

Он остановил машину возле небольшой кафешки, благо, место у тротуара оказалось свободным. Хотелось холодной кока-колы, нет, сначала горячего кофе с хрустящим круассаном, а вот уже потом холодной колы. В принципе, на сегодня он свое отработал, можно посидеть за столиком под полосатым зонтом, сладко покуривая сигарету. Иногда судьба разжимает свои цепкие лапы, даруя часы блаженного безделья. Почему же не воспользоваться?

По дороге к столику ему попалось на глаза траурное объявление: Шошанна Унтербах. Обычай залеплять все дома вокруг квартиры умершего плакатами с черной рамкой всегда бесил Рами. Но он не дал раздражению испортить утро, а, отогнав его в сторону, с удовольствием уселся на пластиковый стул.

При близком знакомстве заведение нельзя было назвать кафе — так, какой-то буфетик, забегаловка, где стоя выпивают чашечку эспрессо, заправляются колой, съедая на ходу какую-нибудь дешевую дрянь. Приличные заведения в это время суток еще закрыты, поэтому нечего пенять на судьбу. Впрочем, капучино оказался вполне сносным, а круассан горячим и хрустящим.

Наполнив стакан ледяной колой, он выкурил сигарету, не спеша впитывая пестрое, щебечущее утро, наполненное острым солнечным светом, гортанным воркованием голубей, школьниками, нагруженными разноцветными ранцами, их молодыми мамами с эпатажно выглядывающими из-под кофточек лямками бюстгальтеров, солидными автобусами кооператива «Эгед», пренебрежительно фырчащими перед остановкой.

Разморенный отдыхом, он заставил себя подняться лишь спустя полчаса, поправил прилипшие к ногам штанины и медленно двинулся к такси. Его взгляд снова уперся в большие черно-белые буквы: Шошанна Унтербах. На сей раз они не вызвали в нем раздражения: умиротворенность утра вместе с кофе и круассаном сделали свое дело.

Подойдя к машине, он снова увидел плакат: Шошанна Унтербах, и в это мгновение невидимые пальцы мягко повернули его сердце. Он не мог объяснить почему, он не понимал зачем и вряд ли сумел бы внятно изложить смысл своего желания, но ему страстно захотелось посетить квартиру умершей.

– Шошанна Унтербах, — прошептал Рами, — черт побери, Шошанна Унтербах!

При чем здесь черт и что толкает его совершить полностью бессмысленное действие, Рами не понимал, но каким-то надсознанием, внечеловеческим промельком истины точно знал, что должен отправиться прямо сейчас на квартиру Шошанны.

Сам себе удивляясь, Рами прочитал адрес, сообразил, в каком доме нужно искать, и быстрым шагом отправился на поиски. Благодушие словно сдуло ветром, Рами легко и решительно зашагал навстречу судьбе.

Старая деревянная дверь с траурным объявлением оказалась незапертой. «Нечего терять и некого бояться», — подумал Рами, входя в крохотную квартирку. К нему повернулись лица десятка мужчин, расположившихся на изрядно потертом диване и колченогих стульях. Один из них, видимо, сын покойной, сидел прямо на брошенном у стены тоненьком пестром матрасе, из тех, что Министерство абсорбции бесплатно выдавало новым репатриантам. На низком столике стояли одноразовые тарелочки с дешевым угощением: шоколадные вафли, орешки двух видов и бутылки с дрянной газировкой. Обычная обстановка семи дней траура.

Рами поздоровался, присел на стул и принялся разглядывать комнату. Смотреть было не на что, нищета сквозила изо всех углов.

– Вы были знакомы с моей мамой? — обратился к нему человек, сидящий на матрасе.

– Нет, — честно признался Рами. — Я не местный, из Тель-Авива. Таксистом работаю, привез клиента, случайно увидел объявление и решил зайти.

– Бывает, бывает такое, — солидно заметил старичок, утонувший в диване. — Иногда люди совершают непонятные поступки. Душа человеческая знает больше, чем разум.

Он вытащил из кармана клетчатый платок, промокнул бесцветные губы, провел под носом и спрятал платок в карман.

– Да, да, да, — согласно закивали присутствующие. Слова старичка были выслушаны с величайшим ­почтением. Видимо, он пользовался тут авторитетом.

– Так вы ничего не знаете про маму? — спросил скорбящий сын.

– Нет, ничего. Совершенно ничего.

– О, мама была необычная женщина, — начал скорбящий.

– Праведница! — вмешался старичок. — Самая настоящая праведница. Одна из тех, на ком держится мир.

Рами вежливо закивал. Ему, к сожалению, доводилось бывать на такого рода церемониях. Восхваление умершего или умершей было неотъемлемой частью ритуала. На протяжении семи дней траура родственники словно соревновались в нахождении доказательств праведности покойника. Цветистые многословные речи плохо совпадали с собственным отношением ораторов к почившему праведнику и совсем не вязались с тем, как они вели себя после завершения траурной недели с детьми покойного или его вдовой.

– Шошанна была очень простой женщиной, — вмешался в разговор один из мужчин, сидевших на стульях. — Зарабатывала на жизнь уборкой квартир. И вот из этих маленьких денег она выкраивала на подарки детям, пострадавшим в автокатастрофах. Да, каждую пятницу с самого утра Шошанна отправлялась в больницу. То в Хайфу, то в Хадеру, то в Цфат. Отыскивала пострадавших детишек и вручала подарки.

Голос говорившего дрожал от умиления. Рами стало противно. Наверняка при жизни покойницы все эти растроганные собственной добротой говорильщики не сказали Шошанне и десятой доли расточаемых сейчас комплиментов. А про деньги и говорить не приходится. Судя по квартирке, жила она более чем скромно. Да что там скромно — нищенствовала ваша праведница, перебивалась с хлеба на хумус. И где вы тогда были, достославные почитатели?

Этот вопрос уже почти сорвался с его губ, но Рами сдержался, выпил стакан минеральной воды и начал прощаться. Его не стали удерживать, случайный человек, как зашел, так и вышел.

На выезде из Хайфы зашипело переговорное устройство, и сквозь треск помех проклюнулся голос Моти.

– Рами, ты уже едешь обратно?

– Еду.

– Короче. Ты сейчас был в семействе Унтербах?

– Был, — с удивлением подтвердил Рами. — Откуда ты знаешь?

– Работа такая, — самодовольным тоном объяснил Моти. — В общем, позвонил сын Шошанны Унтербах и попросил твой номер телефона. Дать или нет?

– Мой номер телефона, — удивленно повторил Рами. — А зачем ему мой номер телефона?

– Откуда я знаю? Может, ты занял у него тысячу долларов и сбежал. Короче, давать или не давать?

– Давай, — ответил Рами. — И вызови техника, пусть починит переговорное устройство. Ничего не слышно, сплошной шум.

– С Б-жьей помощью, — туманно пообещал Моти. — Как приедешь в Тель-Авив, дуй к одиннадцати на улицу Карлибах, дом семьдесят три, возьмешь клиента в аэропорт.

– Принято, — подтвердил Моти и отключился.

Два серфингиста уже носились по морю. Один из них, под ярко-желтым парашютом, мчался параллельно шоссе, обгоняя машины. Рами бросил взгляд на спидометр — девяносто километров в час. Значит, серфингист разогнался до ста. Можно только представить, каково удерживать равновесие на такой скорости. Словно отвечая на мысли Рами, серфингист подскочил на гребне волны, нелепо взмахнул руками и упал, подняв белый бурун.

Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от дороги, Рами протянул руку и нажал клавишу переговорного устройства.

– Здравствуйте, — раздался знакомый голос. — Мы с вами только что разговаривали. Я сын Шошанны Унтербах.

– Здравствуйте, — ответил Рами и замолк, ожидая продолжения.

– Простите, я хочу задать вам личный вопрос. У вас случались в жизни автомобильные аварии?

– Нет! — с гордостью воскликнул Рами. — Я уже девять лет за рулем, но кроме царапин — ничего. Ни одного столкновения.

– Простите, — настаивал сын Шошанны, — а в детстве с вами тоже ничего не произошло?

– В детстве? — повторил Рами и хотел было уже ответить, что нет, как вдруг вздрогнул всем телом. Собственно говоря, он даже не знал, с чего начать объяснение. — Вы правы, была авария. Страшная авария, но я в ней совершенно не виноват, я был еще совсем младенцем, всего несколько месяцев, мне отец рассказывал. Но, собственно, откуда…

– Постойте, — прервал его голос. — Я продолжу, а вы, если что не так, остановите.

– Да-да, — Рами включил указатель поворота, съехал на обочину и остановил машину. Море было совсем рядом, и по нему мчался, догоняя Рами, бешеный серфингист под желтым парашютом.

– Это случилось в Тель-Авиве на улице Карлибах тридцать лет назад. Женщина с коляской переходила улицу. Ее сбил автомобиль. Женщина погибла на месте, а ребенка выбросило из коляски на газон. Водитель скрылся с места происшествия, его так и не нашли.

– Правильно, — выдохнул Рами, глядя на приближающийся парашют.

– От удара младенец стал задыхаться. Женщина, свидетельница происшествия, спасла его, сделав искусственное дыхание.

– Да, все верно.

– Когда приехала скорая помощь, женщина отдала младенца врачу, рассказала, как спасла ребенка, и ушла.

– Тот младенец — это я, — негромко произнес Рами. — А женщину отец искал много лет, давал объявления в газетах, но так и не нашел.

– Эта женщина была моя мама, Шошанна Унтербах. Именно после того случая она дала обет помогать детям, пострадавшим в дорожных авариях. Когда вы вошли, я сразу понял, нет, почувствовал, кто вы. Не могу объяснить почему, какой-то промельк истины, надсознание. Понял и все тут.

Порыв ветра подхватил парашют, серфингист оторвался от сапфировой поверхности моря и полетел. Он поднимался все выше и выше, у Рами перехватило дыхание, но тут ветер стих, и серфингист спланировал на воду.

Телефон молчал, молчал и Рами, не зная, что сказать. 

– Мне трудно говорить, — наконец выдавил из себя он, щурясь, словно от яркого света. — Я за рулем. Перезвоню вечером.

– Хорошо, буду ждать.

Рами включил показатель поворота, дождался окна в сплошном потоке машин, несущихся по шоссе, и придавил педаль газа. Тучи закрыли небо, и прямо перед ним простиралось серое пространство будней. Освещенное солнцем окно осталось позади.

Яков ШЕХТЕР, Израиль