Лиля и Вера

К Вере Набоковой мы, разумеется, еще вернемся, а пока — Вера Слоним. Период до набоковщины, если можно так выразиться.
Вера Слоним родилась в С.-Петербурге 23 декабря 1901 года (по новому стилю — 5 января 1902-го). Ее отец Евсей Слоним, юрист по образованию, занимался разнообразной торговлей, в том числе экспортом сельскохозяйственной техники, а еще содержал небольшое издательство «Орбис», куда захаживал Владимир Набоков и даже играл с отцом Веры в шахматы.
В семье росли три дочери — Вера, Елена и Софья. Три еврейские дочки, которых хорошо воспитывали и готовили к жизни: иностранные языки, литература, история, фортепиано, бальные танцы, теннис... За всем этим следила мать — Слава Фейгина. Вера училась в частной гимназии княгини Оболенской, блистала в иностранных языках и математике. На сохранившейся фотографии 12-летняя Вера — серьезная белокурая девочка, светлоглазая, тщательно причесанная и одетая, излучающая если не очарование, то симпатию точно.
Октябрь 1917 года круто изменил жизнь семьи. Всё ее благополучие разом рухнуло, и пришлось эмигрировать в ноябре 1918 года: Стамбул, затем Вена и, наконец, Берлин. В 20 лет Вера начала работать переводчиком и машинисткой в отцовской конторе по продаже сельскохозяйственного инвентаря, в издательстве «Орбис» и на третьей работе — в соседней автомобильной фирме. Еще Вера успевала публиковать свои переводы из Эдгара По и болгарского писателя Райнова в эмигрантской газете «Руль». То есть своим трудом добывала хлеб насущный. Но сил по молодости лет было много, и, кроме работы, она еще занималась верховой ездой в парке Тиргартен, стреляла в тире, посещала автогонки, боксерские поединки, ну, и на закуску — варьете. Из всего этого видно: современная девушка, без приступов ностальгии по России, вполне вписавшаяся в эмигрантскую жизнь, достаточно умная, вполне практичная, самостоятельная, неутомимая, ершистая по нраву и любящая поспорить.
До 1924 года Вера Слоним жила вместе с родителями на Ланхаусштрассе. Она тяжело пережила их развод. Утешало то, что ее жизнь была впереди и ее можно было устроить на собственный лад. Она как будто предчувствовала, что стоит на пороге больших перемен.
А что чувствовал молодой русский аристократ и начинающий писатель Владимир Набоков? Помимо гонораров и признания, в Берлине, в этом городе — мачехе русских городов, он искал тихую семейную гавань. И тут на горизонте появилась Вера Слоним. Существуют две версии их знакомства: одна — в издательстве отца, Евсея Слонима, мимоходом, ничем не закончилось; другая — знакомство 8 мая 1923 года на каком-то балу (в Берлине свирепствовала «эпидемия» танцев). Но об этом — дальше.
Вера, надежда и любовь в жизни Набокова
Именно эту триаду принесла Вера Слоним Владимиру Набокову. По его признанию, когда дело шло к браку, Набокову приснился сон, что он играет на фортепиано, а Вера переворачивает ему страницы нот. Набоков никогда не играл на фортепиано, но сон оказался вещим.
На том балу Вера была в черной маске, которую даже не сняла, когда они вдвоем покинули зал. Они говорили друг с другом без умолку, и она цитировала стихи В. Сирина — таков был псевдоним Владимира Набокова. Он сразу почувствовал в ней что-то удивительно близкое, почти родственное.
Вера Слоним и Владимир Набоков сочетались браком 15 апреля 1925 года (ей 24 года, ему — 26). Позднее Набоков вспоминал: «Мы были до смешного бедны: ее отец разорен, моя мать-вдова существовала на жалкую пенсию, мы с женой жили в мрачных комнатках, которые снимали в западном Берлине, найдя приют у полуголодного немецкого семейства».
Вера Слоним взяла Набокова созвучием душ и упоенным чтением его стихов. А главное, она сразу поверила в его талант, в его удивительный писательский дар и решила помочь ему осуществиться. В набоковском романе «Дар» есть такой пассаж от лица женщины: «Мне жалко, что ты так и не написал своей книги. Ах, у меня тысяча планов для тебя. Я так ясно чувствую, что ты когда-нибудь размахнешься. Напиши что-нибудь огромное, чтоб все ахнули... Всё, что хочешь, но чтобы это было совсем, совсем настоящее. Мне нечего тебе говорить, как я люблю твои стихи, но они всегда не совсем по твоему росту, все слова на номер меньше, чем твои настоящие слова».
Кстати, сам Набоков в одном из интервью прямо сказал: «В большинстве своем мои сочинения посвящены жене, а ее портрет часто воспроизводится некими таинственными способами отражения цвета во внутренних зеркалах моих книг».
Для Веры Слоним замужество, да за человеком, в которого она верила, стало смыслом всей жизни. Она отдала ему всё — свой литературный дар, возможность реализовать себя как личность. По признанию почти всех набоковедов, Вера сыграла огромную роль в жизни писателя, была его музой и вдохновительницей, хранительницей домашнего очага и матерью его ребенка, его первой читательницей, его секретарем и машинисткой, критиком той единственной категории, которая способна писателю помочь (то есть понимающим, одобряющим и подбадривающим), его литературным агентом, шофером, душеприказчицей и биографом... Все это совместить и исправно выполнять — это требует большой любви, самоотречения и напряжения всех моральных и физических сил. А в итоге Вера Набокова для Владимира Набокова была всем, «единственное, на что в доме Вера была неспособна, — это заниматься уборкой», — не без некоторого ехидства замечает биограф Стейси Шифф.
Ценил ли верность, старание и преданность Веры Набоков? Он ясно понимал, что она создала ему прочнейший тыл и плацдарм для любого литературного наступления. В одном из писем к ней, еще на заре их отношений (8 ноября 1923) он писал: «Как мне объяснить тебе, мое счастье, мое золотое, изумительное счастье, насколько я весь твой — со всеми моими воспоминаниями, стихами, порывами, внутренними вихрями?..» Набоков восхищался ее голосом, походкой, окрашенной, как рассветное небо, даже ее четким почерком.
В первые годы многие считали, что они «не слишком подходящая пара», но они очень и очень подходили друг другу, тютелька в тютельку, а, может, и абсолютно точно.
Пятнадцать предвоенных лет для супругов Набоковых — годы семейного счастья и — почти всегда — денежной нужды. Приходилось биться обоим за небольшой материальный достаток. Вера работала секретарем-стенографисткой в адвокатской фирме и французском консульстве, давала уроки английского языка, участвовала в составлении словарей, подрабатывала гидом в американском туристическом агентстве, переводила заметки для английской газеты... это первая часть, а вторая уже дома: выслушивала писательские рассуждения мужа, печатала, что он написал за день, вместе обсуждали написанное. Не меньше приходилось работать Набокову, он брался за всё ради дополнительного заработка: давал уроки английского языка, учил желающих теннису и боксу. А параллельно писал и сумел за десятилетие (1925–1935) создать семь романов, 30 рассказов и сборник стихов.
Девятого мая 1934 года в Берлине родился сын, нареченный Дмитрием, и это внесло дополнительные трудности в жизнь. «У Веры по-прежнему нет ни минуты свободной, и я помогаю, как могу», — писал Набоков матери, которой, кстати, помогал деньгами. Положение становилось всё тяжелее, и Набоков в отчаянии писал Зинаиде Шаховской: «Мы медленно погибаем от голода, и никому до этого нет дела». Шаховская помогла Набокову с работой сначала в Бельгии, а потом во Франции. Вера осталась с сыном в Берлине. Набоков писал ей: «... без того воздуха, который исходит от тебя, я не могу ни думать, ни писать — ничего не могу».
Семья соединилась в Праге в конце 1937 года. А тем временем появилась зловещая угроза: фашизм, и Вере как еврейке было чего бояться. Стало ясно: надо срочно эмигрировать из Франции в США. Денег на билеты не хватало, но помогла американская организация помощи еврейским беженцам ХИАС. Двадцать седьмого мая 1940 года на пароходе «Шамплен» Набоковы приплыли в гавань Нью-Йорка, а 14 июня немцы вошли в Париж...
В Америке Набоков надеялся найти преподавательскую работу, которой так и не сумел получить в Европе. В Штаты писатель приехал со ста долларами в кармане на себя, жену и сына. И снова трудности с жильем, с работой, с деньгами. Летом 1948 года Вера приобрела автомобиль, научилась прекрасно его водить, и это во многом помогло семье (без машины в Америке — никак). Вера снова вела всю деловую переписку Набокова, преподавала в школе французский язык и даже частенько подменяла мужа на его лекциях (в Уэлси, Корнелле и Гарварде). В 1948-м Набоков начал писать свою знаменитую «Лолиту», был недоволен ее началом и бросил первые страницы в огонь. Их спасла Вера и заставила писателя продолжать работу над новым романом.
Вера не забывала о сыне, который тоже был необыкновенным мальчиком, юношей, молодым человеком. «Ему 17 лет, — рассказывал Набоков в письме сестре Елене. — Он громаден, поет басом в хоре и больше всего интересуется в следующем порядке: альпинизмом, барышнями, музыкой, бегом, теннисом и науками... но во многом малыш, каким был, когда, весь золотистый, играл на пляже в Ментоне или Санта-Монике...»
Возвращаясь к книгам Набокова, надо отметить, что Вера принимала активное участие в рекламной кампании и презентации «Лолиты». Все газеты обратили на это внимание и причислили ее к русской аристократии, но она отвергла этот престижный титул и заявила во всеуслышание, что она — просто еврейка.
В конце 1950-х семья Набоковых вздохнула облегченно: книги и экранизация «Лолиты» в Голливуде сняли все материальные проблемы, последовали поездки в Европу. В Ницце с Верой подружилась финская поэтесса Рольф, она была поражена, что в своем возрасте Вера была грациозна, свежа и красива, как «девчонка на веслах, волосами которой играет ветер».
В августе 1963 года Набоковы осели в Швейцарии и поселились в городке Монтрё у Женевского озера. Они могли купить собственный дом, но предпочли жить в апартаментах Montreux Palace. Здесь они прожили без малого 16 лет, совершенно не беспокоясь о быте. «Комфорт нужен мне не для комфорта, а для того, чтобы не думать о нем и спокойно работать!» — говорил Набоков.
В Швейцарии у них не было друзей. Они никуда не ездили, лишь изредка их кто-нибудь навещал. Только летом они выезжали на природу, где можно было «ловить бабочек». Страсть Набокова к коллекционированию бабочек разделяла и Вера. Опять же к вопросу о слиянии двух жизней в одну...
По утрам Набоковы любили сидеть на балконе, любоваться видом на горы и озеро Леман — так французы называют Женевское озеро. Вечерами, устав от работы, развлекались игрой в русский скрэбл. Вера играла неторопливо и аккуратно, Набоков — буйно и блистательно, сочиняя несуществующие слова... Набоков любил не только смотреть на набережную, но и иногда поколовращаться в пестрой и праздной толпе. В конце набережной в Монтрё ныне разбит небольшой парк, где установлены скульптуры знаменитостей, самый-самый из них — Владимир Набоков. Он сидит на стуле и снисходительно с изрядной долей лукавства смотрит на гуляющих людей. И сразу вспоминается его ответ одной американской студентке, которая спросила, что такое жизнь и как следует жить. На что Набоков ответил: «Жизнь прекрасна, жизнь печальна. Вот и всё, что вам нужно знать».
Финал
15 апреля 1975 года Набоковы отпраздновали 50-летие своего супружества. А летом 1976 года в окрестностях Давоса Набоков поскользнулся на крутом склоне и упал, что впоследствии привело к роковому исходу. Второго июля 1977 года Владимир Владимирович Набоков умер в больнице в Лозанне. Перед смертью он с грустью сказал Вере, что некоторые бабочки уже, наверное, начали летать. Сам он понимал, что его полет закончен…
Вера Евсеевна Слоним-Набокова скончалась в больнице города Веве (недалеко от Монтрё) 7 апреля 1991 года, на 90-м году жизни. Согласно воле покойной, ее прах смешали с прахом Владимира Набокова, и они остались навечно вместе…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Печатается в сокращении