Гер-Цедек — граф Валентин Потоцкий

Для начала он хорошенечко посидел в городской библиотеке. Одна из работниц, грузная Софа Иосифовна, явно благоволила к симпатичному юноше, просиживающему целые вечера над книгами, и благодаря ее покровительству перед ним раскрылись недоступные для обыкновенного посетителя фонды.
Информации оказалось немного, но кое-что разузнать удалось. Покончив с читальным залом, Элиэзер занялся раскопками на женской половине синагоги. Тут ему пришлось провести куда больше времени, чем в библиотеке, ведь тысячи книг, пылившихся на полках, были расставлены как попало, без всякой системы и порядка. Но Элиэзера это не смущало, он с огромным удовольствием перебирал книгу за книгой, медленно продвигаясь вдоль стеллажей. Похоже, процесс рассматривания и классификации доставлял ему удовольствие не меньшее, чем само чтение. 
За несколько месяцев такой муравьиной деятельности ему удалось отобрать несколько книг, посвященных Гер-Цедеку, и, забросив все остальные дела, Элиэзер погрузился в препарирование добычи. К тому времени он довольно далеко продвинулся в изучении иврита, но достигнутого им уровня еле хватало для минимального понимания текста. Ведь книги издавались для людей, занимавшихся на иврите с трех лет.
Прошли осенние праздники, минула Ханука и только перед самым Пуримом, в одну из суббот, когда мы остались в синагоге на кидуш, Элиэзер выполнил свое обещание.
– В польско-литовской унии, — начал он свой рассказ, — Потоцкие принадлежали к одному из самых богатых и влиятельных шляхетских родов. На просторах огромного королевства, простиравшегося от Балтийского до Черного моря, графу принадлежало более тысячи имений. Наследнику титула и несметного богатства — юному Валентину — предстояло стать опорой трона, политиком, решающим судьбы Речи Посполитой. 
Но Валентина интересовало иное. С детских лет его влекла духовность и, несмотря на сопротивление родителей, он поступил в Виленскую католическую семинарию, готовясь принять сан ксендза. Необычайно одаренный юноша привлек внимание епископа и после двух лет учебы его вместе с другим талантливым юношей по фамилии Заремба отправили в Париж. По завершении курса Валентина ожидала блестящая церковная карьера. Родители успокоились: ведь в тот период, получивший впоследствии название Смутного времени, влияние церкви на государство превышало влияние сейма.
Углубленное изучение католицизма привело Валентина и Зарембу к неразрешимым вопросам, на которые христианство не давало ответов. Тогда юноши тайно обратились к раввину и начали брать у него уроки по ТАНАХу. Через полгода Валентин решил оставить веру своих отцов и принять иудаизм.
Заремба, впоследствии также ставший прозелитом по имени Барух бен Авром, вспоминал, как по субботам Валентина охватывало необычайное волнение. Он ходил из одного угла в угол, восклицая «Цо то ест суббота?».
Тайно переехав в Амстердам, Валентин стал евреем по имени Авром бен Авром и полностью погрузился в Учение. Кроме Торы, его больше ничего не интересовало.
Узнав об исчезновении сына, граф Потоцкий принялся за розыски. Во все концы Европы помчались гонцы, и скоро тайное стало явным — наследник самого крупного состояния Польши обратился в одного из презираемых шляхтой евреев. Спасаясь от преследователей, Авром бен Авром перебрался в Вильну. Он надеялся, что графу не придет в голову искать у себя под носом. Узнать бывшего Валентина было почти невозможно: длинная борода и пейсы полностью изменили облик ясновельможного пана.
В Вильне Гер-Цедек стал брать уроки у Гаона** и тот посоветовал ему переехать в небольшое местечко, чтобы не привлекать внимание. Так Авром бен Авром оказался в Илье, местечке в окрестностях Вильны. Он не выходил из синагоги, посвящая все время Талмуду.
В этом местечке жил портной, который шил шубы для шляхтичей. От них он услышал, что граф Потоцкий ищет по всей Европе своего пропавшего сына, который, по слухам, стал евреем. Авром бен Авром вызвал подозрение у портного, ведь на идише тот говорил с тяжелым акцентом, зато по-польски изъяснялся, словно дворянин. Однако свои сомнения портной оставил при себе.
У портного был сын, скверный, распущенный мальчишка. Он повадился мешать Гер-Цедеку: кричать, топать ногами, дудеть в свистульки. После многих уговоров не выдержал Авром бен Авром, взял мальчишку за ухо и вытащил из синагоги.
– Если еврейский ребенок, — сказал Гер-Цедек, — с таким пренебрежением относится к изучающим Тору, значит, в будущем он отречется от своей веры.
Так и произошло: мальчик вырос и крестился.
А разозлившийся портной сообщил властям о странном еврее. Гер-Цедека арестовали и отвезли в Вильно. Отец и мать сразу опознали сына. Да он и не стал отпираться.
– Мама, — объяснил он плачущей графине, — ты очень дорога мне. Но правда дороже.
По законам тогдашней Польши, за отказ от католицизма казнили сожжением на костре. Католическая церковь душила полой черной сутаны не только евреев, а все вероисповедания — к примеру, для назначения в приход православного священника требовалось особое разрешение короля. Родители упрашивали Гер-Цедека отказаться от иудаизма только для виду, чтобы спасти свою жизнь.
– Мы построим для тебя отдельный дворец, — обещал отец, — неприступный, как крепость. Будешь жить себе там со своими раввинами и делать что хочешь. Но будешь жить!
– Ты ведь сам учил меня, что врать недостойно, — ответил отцу Гер-Цедек. — Как я могу соврать и предать своего Б-га?
Пытаясь сломить волю строптивца, к нему применили изощренные пытки, но тщетно. Авром бен Авром был преисполнен решимости пожертвовать собой ради освящения имени Всевышнего.
Тогда мать помчалась в Варшаву просить у короля помилование для своего «сумасшедшего» сына. Помилование было даровано, но католический трибунал опередил графиню на сутки и во второй день праздника Шавуот 1749 года Гер-Цедек был сожжен на ратушной площади Вильны.
Когда пламя подобралось совсем близко, Гер-Цедек произнес благословение «Барух мекадеш эт шимха бэрабим» и вскричал громким голосом: «Шма Исроэль». И передают от имени Виленского Гаона: если бы в тот момент на площади присутствовали десять соблюдающих субботу евреев, способных ответить «Омейн» на это благословение, Машиах пришел бы в их поколении. Но на ратушной площади находился лишь переодетый в польское платье ребе Лейзер Сиркис***. 
Пламя поднималось все выше, и до ушей ребе Лейзера донесся голос Гер-Цедека:
– Огонь, огонь, жги мои руки, которые грешили, жги мой язык, который наслаждался трефным, жги мои ноги, преклонявшие колени перед идолом.
Потом из пламени донеслось пение:
– Счастливы мы, как добра наша участь, как приятна наша судьба! 
Раввин Шломо-Залман Ойербах рассказывал от имени Хофец-Хаима, который передавал это от имени реб Хаима из Воложина, слышавшего из уст самого Гаона, что в тот момент, когда душа Гер-Цедека в мучениях рассталась с телом, в мир ворвалось такое количество света, что клипа*, прячущаяся в ногтях, практически растворилась. Поэтому обычай омывать утром руки после сна, дабы уничтожить эту клипу, носит в наши дни чисто символический характер, что, конечно, не говорит о том, будто его можно отменить. 
Ночью, когда на костровище остался только стражник, ребе Лейзер выполнил указание Гаона: собрал пепел и два пощаженных пламенем пальца в глиняный кувшин. Кувшин захоронили на еврейском кладбище и на протяжении двух сотен лет могила Гер-Цедека стала местом, куда в тяжелые минуты приходили евреи Литвы излить сердце перед Всевышним. 
Через два дня после казни в виленском предместье Супиники, жители которого с радостью и в изобилии собрали дрова для костра, вспыхнул пожар. Предместье выгорело полностью, до последнего сарая.
Фронтон дома на ратушной площади, против того места, где происходила казнь, почернел. Большое пятно чернильно-черного цвета никак не поддавалось выведению. Сначала фронтон покрасили, но пятно проступило через краску. Тогда поставили леса и оштукатурили весь фасад, сбив слой старой штукатурки. Однако спустя неделю пятно оказалось на прежнем месте. Снова покрасили — пятно вернулось. После нескольких лет безуспешной борьбы отчаявшийся хозяин сломал дом и построил на его месте новое здание.
На протяжении многих поколений потомки портного из местечка Илье, выдавшего Гер-Цедека, рождались уродами. Глухие, немые, горбатые, слепые, почти все они умирали насильственной смертью. В местечке знали причину проклятия и потому избегали браков с представителями этой семьи. 
Католический трибунал запретил хоронить останки Гер-Цедека по еврейскому обряду. Пепел ребе Сиркис собрал тайно, подкупив стражника, а на могиле установили лишь небольшую плиту с надписью: тут похоронен праведник Авром бен Авром, скончавшийся во второй день праздника Шавуот. Гаон благословил ребе Сиркиса, пообещав, что он проживет длинную и счастливую жизнь, и ребе Лейзер дожил до ста двенадцати лет.
А на могиле выросло странной формы дерево. Из одного основания, расщепляясь на уровне полутора метров, выходили два ствола. Дерево напоминало человека, склонившегося над могильной плитой. Поляки-католики много раз пытались повредить это дерево. Несколько раз приносили пилы, но когда приступали к работе, в распиле проступали капли крови и поляки в страхе убегали.
Как-то раз науськанный ксендзами рьяный католик пришел на кладбище с топором, напился допьяна и принялся рубить дерево. После третьего удара топор вырвался из его рук и, отскочив от ствола, ударил его обухом прямо в лоб. Поляк скончался на месте, и с тех пор к дереву больше не подступались. 
Лишь в 1919 году польские легионеры Пилсудского, захватившие Вильно, срезали пулеметными очередями его верхушку. Памятник на могиле Гер-Цедека виленская община смогла установить только в 1927 году.
Спустя сорок лет после казни Виленский Гаон завещал похоронить себя возле Гер-Цедека. Больше двух веков на эти рядом расположенные могилы приходили молиться евреи, просить у Всевышнего помощи и поддержки в заслугу похороненных праведников.
Элиэзер тяжело вздохнул и посмотрел на меня:
– А теперь ключ от могилы Гаона и Гер-Цедека находится в твоих руках. Ты хоть отдаешь себе отчет, к какой великой тайне ты прикоснулся и какая огромная честь тебе оказана?
Я только пожал плечами. Тогда, в Вильне, происходящее не казалось чудом, оно словно вытекало из стен старых домов, видевших Гаона, из плит центральной площади, выложенных рабочими гетто, из воздуха, в котором еще витали великие тени прошлого. Много позднее, прожив в Израиле двадцать с лишним лет, я понял вопрос Элиэзера, содрогнулся от своей былой беззаботности и со слезами возблагодарил Всевышнего за дарованную мне милость сопричастности.

Янкл МАГИД 
Израиль

______
*Клипа — духовная нечистота. 
** Виленский Гаон – Элияху бен Шломо Залман (1720-1797, Вильно, ныне Вильнюс, Литва). Раввин, общественный деятель, один из выдающихся духовных прелставителей ортодоксального еврейства. Слово «гаон» в переводе с иврита означает «гений».
*** Ребе Лейзер Сиркис – праведник, человек глубоких знаний, современник Виленского Гаона.