... С ПИСАТЕЛЕМ ФЕЛИКСОМ КАНДЕЛЕМ, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ НА КОМ ДЕРЖИТСЯ МИР

Совсем недавно я буквально запоем прочла «Книгу времен и событий» израильского писателя Феликса Канделя («Гешарим–Мосты культуры», 2002 г, переработанное и дополненное издание). Три тома охватывают историю российских евреев с XI века до 1920 года ХХ столетия. Книга, написанная суховатым языком фактов и цифр, читается как беллетристический роман. Жизнь нашего народа, наполненная драматическими коллизиями, впечатляет размахом бедствий и глубиной страданий. Множество исторических фактов, свидетельств очевидцев, цитат из различных источников поданы автором почти беспристрастно. Но именно отсутствие внешней эмоциональности производит наиболее сильное впечатление. Его можно сравнить только с тем чувством, которые оставляют исторические места в Израиле: часто лишенные материальных свидетельств происходившего тысячи лет назад, они потрясают, поскольку наше знание об этих событиях и наше воображение дорисовывают все, что не видят глаза. Феликс Кандель уехал из Советского Союза в 1977 году. До своего отъезда он был известен широкой публике как писатель-сатирик Феликс Камов, который писал тексты для эстрадных миниатюр и сценарии для мультфильмов из серии «Ну, погоди!» Приехав в Израиль, Феликс продолжает сочинять исторические книги и романы, совмещая это с работой на радио «Коль Исраэль». После перестройки он стал часто приезжать в Москву, в которой родился и вырос. К сожалению, мне не удалось повидаться с ним в Москве, поэтому наше интервью было записано по телефону. Но слышимость была прекрасная, а разговор – неспешным, и мы смогли обсудить все, что хотели. - Когда вы писали книгу, какой факт в истории евреев вас поразил более всего? - Было много поражающих фактов. Но главное, конечно, - это способность евреев к выживанию, к сохранению своего образа жизни и социальной системы. Община, загнанная ли в какие-то далекие северные края, окруженная ли украинскими, белорусскими или польскими деревнями, возникнув, через самое короткое время начинала существовать как самостоятельная единица. Социальные блага каждого поддерживались всеми членами общины. Знаете, в Европе только в середине XIX века пришли к мысли о социальной поддержке неимущих. А в каждом еврейском местечке и в XV веке, и в XIX человек от рождения до смерти находился под опекой своей общины. Девушкам-бесприданницам собирали деньги на то, чтобы выдать их замуж, больным давали лекарства, стариков устраивали в дома для престарелых. Человек умирал, и его хоронила Хевра-кадиша – погребальное товарищество. Это делалось бесплатно, силами добровольцев, на те деньги, которые собирало общество. Практически не было еврейской семьи, даже самой нищей, у которой в субботу не был бы накрыт стол с праздничной едой. Существовали комиссии, которые собирали деньги для того, чтобы субботний стол отличался от будничного. Все это поддерживало жизнь, придавало ей устойчивость, помогало выживать. - И все-таки почему же евреи, несмотря на все притеснения – а все ваши книги просто пронизаны рассказами об этом, - так прикипали к России и покидали ее только в самые тяжелые дни гонений? И то не всегда массово. - Отвечая на ваш вопрос, прежде всего следует определить время. Когда евреи жили в Польше, на Украине и в Белоруссии, им, собственно, уходить было некуда. А после первых погромов 1881-1882 годов евреи стали уходить из России, поскольку открылись ворота в Америку, Южно-Африканскую Республику, Англию, Францию. До этого им просто некуда было ехать. Кроме того, есть много и других факторов. Например, когда семья обитает на каком-то обжитом месте, она привыкает к нему, оседает. Давайте вспомним нашу действительность. В начале перестройки люди долго раздумывали – ехать или не ехать? Куда ехать и каким образом? И что мы будем там делать? Это при том что сейчас существует «Сохнут» для тех, кто едет в Израиль. А ведь раньше ничего этого не было. В основном, ехали на свой страх и риск. В книге я описываю, как в конце XIX века еврей, приезжающий в Нью-Йорк, находил родственников и знакомых, ставил раскладушку в перенаселенной комнате и начинал искать себе работу. Не так просто было тронуться в путь при таких условиях. - Вас упрекали в том, что в книге слишком много крови. А вам не кажется, что сама постановка вопроса говорит о том, что евреи не очень любят вспоминать свою историю, потому что не хотят чувствовать себя униженными? - Я думаю, причина не в этом. Мне действительно многие говорили: «Что же так много крови?» А я всем отвечал, что, отбирая материал, просидел много времени в национальной Иерусалимской библиотеке и, когда входил в период Богдана Хмельницкого или восстания гайдамаков, или, например, погромов конца XIX - начала XX века, Гражданской войны, погромов на Украине, то приходил домой с ощущением, что должен встать под душ, как будто весь был забрызган кровью. Я отобрал пять-десять капелек из того моря крови, которое было пролито. Исключить даже эти капельки было бы, наверное, безнравственно по отношению к тем людям, которые тогда пострадали. - Живя в Советском Союзе, вы были ассимилированным евреем, обладателем русифицированного псевдонима. Как вы проходили путь от нееврея к еврею? - На самом деле, я родился в еврейской семье. Вообще, каждый человек должен окончить не только школу и институт, но и семью. Я окончил еврейскую семью, где существовал язык идиш, где мой папа последние 20 лет своей жизни каждый день ходил в московскую синагогу, а мы с братом слушали там канторов, присутствовали на молитвах. Конечно, я не соблюдал еврейские законы, но все это было в глубине моего существа. Я думаю, не случайно в 1972 году я решил уехать в Израиль, хотя уехали мы лишь в 77-м, потому что попали в отказ. На меня повлияла и Шестидневная война 67-го года. Я помню, как ночами мы с братом сидели у радиоприемника и, прорываясь через всякие заглушки, слушали «Коль Исраэль». И когда передавали победные вести, мы на радостях пили коньяк. А что до псевдонима, то он действительно был, но никто его мне не навязывал. Я ведь технарь по образованию. Работал семь лет инженером в конструкторском бюро, проектировал ракеты, самолеты, ездил на испытания. Одновременно писал и печатался. Но я не хотел выделяться среди людей, с которыми проводил весь день на полигоне и на испытаниях. И псевдоним мне помогал. В 1963 году, когда я ушел с завода, мне трудно было от него отказаться, потому что на эту фамилию, на этот псевдоним уже было много наработано. А когда я приехал в Израиль, то из Камова снова стал Канделем. - Сейчас в России опять взялись за олигархов, большинство из которых, как известно, носят еврейские фамилии. Как вам кажется, не потянет ли за собой волна процессов над олигархами волну антисемитских настроений? Как вам видится дальнейшая история России? - Мне трудно ответить на этот вопрос. Я бываю в России, но я приезжаю ненадолго, порой всего на неделю. Чтобы понять страну, нужно жить в ней, чувствовать атмосферу. Но если говорить абстрактно, теоретически, то я лучше расскажу вам один факт. Я родился на Арбате, и первые мои 25 лет прошли на Никитском бульваре, в огромной коммунальной квартире, где мои родители прожили больше 50 лет и где они умерли. И вот в один из приездов я, по уже заведенному ритуалу, сажусь на бульваре, смотрю на окна своей квартиры, хотя в нее не захожу, и вдруг рядом вижу стенд для газет, а на нем крупно написанное воззвание: «Жиды, убирайтесь из России!» Я подумал: «Меня это не касается. Я уже 25 лет назад убрался». Но все равно меня это зацепило. Стал думать: почему? Почему царапнуло сердце? И я понял: потому что надпись эта смотрит прямо на те окна, где жили мои родители, где страдали вместе со всеми, где, как и остальные граждане во все периоды советской власти, боялись Ежова, Берию и Сталина, откуда уходили на фронт – и отец мой, и брат мой воевали - и откуда их унесли в последний день. Они что, не заслужили услышать пусть то же самое, но хотя бы другими словами, например: «У вас есть своя страна, ну чего вы сидите здесь? Мы были бы счастливы, если бы вы могли поехать в ту страну». Подобные плакатики я видел и в других местах: «Евреи купили Россию, евреи продали Россию». Каждый олигарх, будь он евреем, да и любой еврей, который припарковывает машину и выходит из нее, не может не вызывать негативные ощущения. И те, кто не уезжает из России, должны учитывать этот фактор, соглашаться с его существованием. А что будет дальше – этого я не знаю. - В вашей книге есть поразительные свидетельства о том, как часто в дореволюционной России священнослужители, да и многие интеллигентные люди – писатели, общественные деятели – заступались за евреев во время погромов. Но мне кажется, что сообщество людей, готовых вступиться за евреев, с каждым годом становится все меньше. Или я не права? - При всяких трагических коллизиях всегда находятся люди (взять хотя бы времена Катастрофы), которые помогают евреям, несмотря на то, что сами подвергаются опасности быть истребленными. И когда наступает трудный час проверки нравственности каждого человека, то люди это испытание выдерживают. Их всегда было немного и всегда будет немного, но они - соль земли, на которой держится этот свет, чтобы не разлететься вдребезги. И я уверен – может, потому что я оптимист, – что если в какой-то стране будут какие-то коллизии, какие-то погромы, то всегда обнаружатся те, кто пойдут поперек движения. Может, они за это пострадают, может, их даже уничтожат, но они будут. В этом есть некая надежда на то, что мир будет существовать.